Глушко замолчал и выжидательно уставился на сидящих в креслах оперативников, переводя взгляд с одного лица на другое. Стреженков встал.

— Нам тоже рекомендуется держать язык за зубами? — он постарался придать своему голосу вызывающие интонации, но получилось у него это не очень естественно.

Глушко не успел ответить. Вместо него в дискуссию вновь вмешался Барков.

— Это необходимо, Алексей. Пойми, — веско сказал генерал.

Спорить не имело смысла. Зная Баркова не первый день, Стреженков прекрасно понимал, что все уже решено и тема закрыта. Их с Губицким просто ставили перед фактом. Но ставили вежливо… Как говорится, и на том спасибо.

— Хорошо, — полковник кивнул. — Дело будет закрыто. Сегодня же.

Все, что он мог сделать, молча протестуя против подобного положения вещей, так это, не прощаясь, развернуться и покинуть генеральский кабинет. Что Стреженков и сделал. В таком же гробовом молчании за ним последовал и Губицкий. Барков тяжело вздохнул. Лицо Глушко вновь приняло бесстрастное выражение. Он остался доволен исходом переговоров. Впрочем, на другой исход генерал ВВС и не рассчитывал.

Весь день Елизаров не мог заставить себя выйти из дома. Все, на что он оказался способен, так это метаться по квартире из угла в угол и в буквальном смысле рвать на голове волосы. К обеду подскочило кровяное давление, но Владислав ограничился лишь приемом одной таблетки.

Марина плакала, лежа на диване и уткнувшись лицом в подушку. Елизаров не разговаривал с женой. Да и о чем тут можно говорить?..

Валентина ушла. Куда, Елизаров не знал, да сейчас его это и не сильно интересовало.

На журнальном столике, стоящем впритык с сервантом, располагалась черно-белая фотография Сергея. Время от времени взгляд Елизарова останавливался на снимке, и он машинально отмечал, какое беззаботное и счастливое лицо у сына было в тот день. Фотография была сделана в день рождения Сергея, когда ему исполнилось одиннадцать. Владислав отлично помнил этот день. Собралось много гостей: родственники, друзья Сергея, было несколько человек и из университета, коллеги Елизарова-старшего. Сергей много смеялся…

И вот теперь… Сережи не стало. Елизаров отвечал на телефонные звонки, кто-то заходил к ним домой лично. И все выражали искренние соболезнования. Но что могли эти соболезнования изменить? Что они значили сейчас?

Телевизор все время оставался включенным. Елизаров рассеянно следил за новостями. В душе еще теплилась какая-то абсурдная надежда на то, что, может быть, в этой нелепой катастрофе погибли не все. И вдруг окажется, что среди случайно выживших будет и Сережа… Но надежды на чудо таяли с каждым сообщением с места трагедии в Подмосковье. Репортеры мусолили одну и ту же тему, только в слегка измененных вариантах. Каждый кадр болью отзывался в сердце Владислава…

Елизаров отслеживал новости еще и потому, что хотел знать, как и почему все-таки произошла трагедия. Хотелось знать, кто же виноват, на чьих плечах лежит ответственность за произошедшее.

— Ты не принесешь мне водички, Владик?

Голос жены, сдавленный рыданиями, прозвучал откуда-то издалека. Елизаров обернулся. Она уже не лежала, а сидела на диване с красными от слез глазами. Волосы Марины растрепались. В руках она нервно комкала основательно пропитанный слезами носовой платок. Елизарову показалось, что жена за последние сутки постарела лет на пятнадцать. Впрочем, и он сам, вероятно, выглядел ничуть не лучше.

— Да, конечно.

Елизаров прошел в кухню, взял с полочки чистую чашку и налил в нее воду из фигурного графина. Вспомнилось, что в дни, которые Сережа проводил дома, Марина в этот графин наливала холодный компот. Персиковый. Такой, какой и любил сын. В очередной раз за сегодняшний день в горле у Владислава встал ком. Хотелось, подобно жене, заплакать, разрыдаться в голос. Но Елизаров не умел плакать. Слез никогда не было, даже в детстве.

Вернувшись в гостиную, он подошел к жене и протянул ей чашку с водой. Она принялась жадно пить, продолжая при этом всхлипывать. Елизаров стоял рядом и молча наблюдал за ней.

— Как теперь жить, Владик? — Марина вернула ему пустую чашку. Голос все такой же тихий и безликий.

— Не знаю, — честно ответил Елизаров. — Но как-то надо, Марина. Надо держаться… вместе.

Она снова разрыдалась и зарылась лицом в подушку. Елизаров пристроил чашку на тумбочке справа и отошел в глубь гостиной. На экране возникла заставка новостей, и он немного прибавил звук. Остановился возле телевизора, опершись рукой о его корпус.

— Час назад Федеральная служба безопасности официально заявила, что дело о разбившемся пассажирском лайнере закрыто, — сухо прокомментировала дикторша, держа сложенные в замок руки перед собой. — Виновные понесли наказание… А сейчас наш специальный корреспондент с места событий в Петербурге, где сегодня утром…