Полторы недели! Эх, Остап Харитонович, Остап Харитонович! Чтоб тебя грызла всю оставшуюся жизнь совесть, как теща-карга зятя-примака!

Кому Папа Юля мог сбыть цветные телевизоры и другую радиоаппаратуру? Обычному барыге — перекупщику краденого. Но на ходовой товар могли быть и другие жаждущие: продавцы культмагов и универмагов, обычные спекулянты. Предстояло в радиусе десяти минут езды от крытого рынка среди этой категории людей найти того единственного...

Иван Иванович надеялся на помощь работников городского управления милиции — у них люди, аппарат и добровольные помощники: юные дзержинцы, домкомы, дворники. Но этих помощников надо снабдить плакатом: «Их разыскивает милиция!», где среди прочих будут фотокарточки «святой троицы»: Папы Юли, Дорошенко и Кузьмакова.

Разрешалась одна из загадок, над которой бился капитан Бухтурма: где шофер стретинского универмага Шурпин провел вечер, когда горела колхозная солома и ограбили универмаг.

— Амурик чертов! — ругался капитан, который долго пребывал в абсолютной убежденности, что лихой парень причастен к ограблению, а значит, пока он находится в изоляторе, главная ниточка, ведущая к раскрытию преступления, в руках у опытного розыскника.

И вдруг оказалось, что никакой такой ниточки нет и тянуть, выходит, не за что.

— Три недели водил розыск за нос! Его величество кобелиное благородство! Он, видите ли, джентльмен и не может сказать, где и с кем был! Это его личное дело. Перед Уголовным кодексом он не провинился. Тоже мне Остап Бендер! А то, что его выбрык работал на грабителей, Константина Степановича не щекочет! Да я бы к таким филонам-филантропам применял статью: умышленное введение в заблуждение органов следствия и прокуратуры.

Было, конечно, но поводу чего сетовать опытному розыскнику Бухтурме. Три недели — ни за понюшку табака! Три недели оперативного простора для грабителей: хоть на Дальний Восток кати, хоть на Кавказские воды. И краденое, поди, успели сбыть.

Но если по совести, то ретивый капитан Бухтурма сам себя ввел в заблуждение: не поверил человеку. Больно уж все хорошо укладывалось в изготовленную заранее схему: по характеру шофер стретинского универмага — беспардонный человек, бабник, нахалюга. Машина в полном его распоряжении. Где был во время ограбления универмага — ни слова, ни полслова. И главное — один из пропавших магнитофонов нашли у него в машине. Конечно, если бы он сдал его следователю на следующий же день, мол, так и так — взял «напрокат» по договоренности с заместителем директора... Универмаг — это не пункт проката, но взять на сутки новую вещь — еще не уголовное преступление. Однако шофер умолчал о магнитофоне. Правда, он его и не прятал: лежал в машине, почти на виду, в маленьком багажничке.

Но капитан Бухтурма, заряженный непонятной Ивану Ивановичу неприязнью к работникам стретинского универмага, не разобрался в обстоятельствах. А представитель областного управления майор Орач, перегруженный думами о Папе Юле-Ходане, о Георгии Дорошенко-Артисте, о Кузьмакове-Суслике, не помог начальнику районного отдела уголовного розыска разобраться в деталях.

Так родилась ошибка.

Утром капитану Бухтурме позвонила замдиректора стретинского универмага Светлана Леонтьевна Остапенко.

— Кирилл Константинович, я должна вас увидеть. Сейчас. Сию минуту. Я приеду. Очень-очень важно!

Что в таком случае обычно говорит работник милиции? «Приезжайте, я вас жду», а сам уже волнуется, снедаемый предчувствием: тайна, над которой он бьется три недели, словно рыба об лед в замурованном стужею пруду, сейчас раскроется...

По крайней мере, будет сделан к ее раскрытию важный, решающий шаг.

И вот Светлана Леонтьевна переступила порог кабинета начальника уголовного розыска.

Красивая, величественная женщина. Ей бы во МХАТе играть гордую шотландскую королеву Марию Стюарт.

Светлане Леонтьевне — тридцать второй год. С помощью диеты и утренней зарядки она умело поддерживала свою фигуру в завидном состоянии мастера спорта по художественной гимнастике, а питательные маски и французско-польская косметика придавали коже лица свежесть семнадцатилетней девчонки, которая полдня пробегала с дружком на лыжах по ядреному морозу.

В маленькой, почти детской, ручке Светланы Леонтьевны был большой батистовый платок, который она часто прикладывала к воспаленным не то от бессонницы, не то от слез глазам.

— Кирилл Константинович, я к вам с повинной. Это я во всем виновата. Признаюсь и все расскажу... — Безутешные, почти вдовьи, слезы. — Я дрянь, я его недостойна! Но если бы он видел во мне человека, а не красивую куклу!

Капитан Бухтурма знал по опыту, что раскаяние красивой женщины, влюбленной в себя, — это надолго, поэтому попросил посетительницу говорить «по существу».

— Светлана Леонтьевна, я — не поп и грехов покаявшимся не отпускаю. Что вы хотели сообщить мне новенького о происшествии в универмаге?