Магнаты, содержащие собственные армии, получали что хотели и навязывали свои законы. Крестьяне не желали платить налоги за опустошённые земли. Пётр Барсимей обрёк свои страхи в резкие слова: «Мы нищие. Мы не можем вернуть богатство, должны пройти годы, прежде чем можно будет собрать нормальный урожай и налоги».

Юстиниан мечтал о безумном гении Иоанна из Каппадокии, чтобы остановить обнищание казны.

Пётр настаивал, что они могут предотвратить беду, понизив содержание золота в монетах для получения большего количества денег. Но на это Юстиниан не соглашался. Только на одну шестую часть он позволил экономисту уменьшить количество золота в солидусах. Не согласился он и снизить налоги, лишь разрешил захваченным городам или разрушенным областям не платить дань в течение года. Тем временем правительственные чиновники доставляли некоторые припасы.

— Древние цезари, — шептал Юстиниан, — уменьшили содержание золота в своих монетах и тем обманули свой народ.

— Как будет угодно цезарю.

В тот вечер Феодора прогуливалась с супругом по верховой тропе мимо больницы для умалишённых.

— Этот голод закончится, — упорствовал он, — но, если мы удешевим монеты, голод будет продолжаться вечно.

Над ними пролетел ночной бриз с Босфора прямо к золотому закату. Подставив ветру разгорячённый лоб, Феодора внезапно услышала песню у сумеречной воды.

— Над чем смеются моряки? — требовательно спросил Юстиниан.

— Они не видят нас, цезарь. Нет, они поют, а не смеются, наверное, они с Ионических островов. — По привычке Феодора поняла мысли Юстиниана. Последнее время он плохо понимал речь и стал очень подозрительным. Феодора рассмеялась и объяснила: — Они поют: почему ты разбил статую у фонтана, старик? Ты разбил её вдребезги, и что-то живое покинуло её. Старик, что-то улетело по ветру к звёздам, и всё из-за того, что ты разбил статую.

— Языческая песня!

Да, языческая. Что-то молодое и живое исходило от мёртвой разбитой статуи. Затаив дыхание, Феодора внезапно обратилась к Юстиниану:

— Как много статуй древних Цезарей, Юлианов и Константинов! Почему ты так привязан к ним? Мы никогда не видели Рима. Пётр родом из моих мест, а Нарсес с армянских гор. Что, если нам разбить старые статуи и уйти самим?

Вспомнив, что его супруга никогда не любила статуй, даже изображающих её из пурпурного камня, Юстиниан сказал:

— Я приказал сделать твой мозаичный портрет на золотом фоне в церкви Святого Виталия в Равенне, чтобы увековечить нашу славу.

— Юстиниан, мы могли бы поехать туда! — нетерпеливо воскликнула Феодора. — Мы могли бы выезжать к рекам, чтобы жители деревень видели наши лица.

Юстиниан пробормотал, что это невозможно.

— Я боюсь этих стен. Здесь смерть коснулась тебя, любимый.

Она почувствовала на себе его пристальный взгляд в сумерках. Ей не следовало говорить о смерти.

— Феодора, куда мы пойдём?

— К тебе. Ты никогда не возвращался в Скопле и на реку. — Он молчал, и Феодора размышляла, как убедить его. — Люди будут радоваться и устроят праздник по поводу приезда их цезаря.

— Я позаботился о них. Город теперь носит имя Юстиниана Прима, первый город с моим именем, потому что там я родился. Я приказал соорудить стену с четырьмя башнями из карийского известняка.

Сколько там уже было Юстинианов? Восемь, десять? Феодора молча подумала, что их имена не останутся навечно. Нет, город снова станет Скопле. Но теперь император не согласится оставить дворец.

Он подозрительно глядел на неё, осознавая, что столкнулся с её волей.

— Люди будут чтить имя цезаря, — умиротворяюще пробормотала она.

На фоне пылающего заката стала видна знакомая пирамидальная крыша пурпурного дворца. Феодору никогда не приносили сюда, чтобы она дала жизнь ребёнку, сын её дочери женится на дочери Белизария, и у этих двоих будет надежда, богатство и титулы, после того как закончатся голод и войны. Тут к Феодоре пришло негодование против человека рядом с ней, который не хотел взглянуть в лицо фактам. Неужели он жил, только чтобы строить памятники в свою честь?

— Юстиниан, вчера я говорила с Яковом, епископом Эдессы...

— Яковом Барадеусом, оборванцем?

— Оборванцем, — Феодора намеренно бросала вызов супругу, потому что этот странствующий епископ был её веры и охранялся ею, — он проскользнул мимо твоих стражников, Юстиниан, они не нашли его и не арестовали. Теперь он отправился к иудейскому царю Абу Нуве, живущему в шатрах на арабском берегу, называемом ими священным. Христианские священники Эдессы идут к язычникам, — Феодора взглянула на усталую, сутулую фигуру Юстиниана, — я ненавижу стены этого дворца и хочу покинуть их. Позволь мне отправиться в путь со священниками. Юстиниан, я правда хочу уйти.