– Да, ваша честь, – медленно произнес Ланье. – Почему номер пятнадцать?

– Он сказал, что знаком с семьей Ростон и глубоко опечален гибелью их сыновей. Подозреваю, он затаил предубеждение против всех, кто носит фамилию Лэнг.

– Но ведь он сказал, что это не так, ваша честь, – попытался возразить Ланье.

– Разумеется, сказал. Но я ему не верю. Он получает отвод. У кого-нибудь еще есть вопросы?

Джейк покачал головой. Ланье рассердился, но промолчал. Судья Этли не сбавлял темп:

– У каждой стороны есть право на четыре отвода без указания причин. Мистер Брайгенс, назовите вашу исходную дюжину.

Джейк нервно просмотрел свои заметки и медленно произнес:

– Хорошо. Мы берем номера один, два, пять, восемь, десять, двенадцать, четырнадцать, шестнадцать, семнадцать, девятнадцать, двадцать один и двадцать два.

Последовала долгая пауза, во время которой все сверялись со своими записями и что-то в них отмечали.

Наконец судья Этли произнес:

– Значит, вы исключаете шестого, тринадцатого, двадцатого и двадцать третьего, правильно?

– Правильно.

– Вы готовы, мистер Ланье?

– Одну минуту, судья, – ответил Ланье.

Наклонив голову, он о чем-то совещался с Лестером Чилкоттом. Пошептавшись немного, они явно не пришли к согласию. Джейк прислушивался изо всех сил, но ничего не мог разобрать. Он не сводил глаз со своих заметок, со списка отобранных им двенадцати имен, понимая, что всех сохранить не удастся.

– Джентльмены, – поторопил судья.

– Да, сэр, – медленно произнес Ланье. – Мы исключаем номера пятый, шестнадцатый, двадцать первый и двадцать седьмой.

Атмосфера в комнате снова сгустилась, пока адвокаты и судья вычеркивали имена из своих списков и передвигали нижние имена вверх.

– Итак, похоже, наше жюри будет состоять из номеров один, два, восемь, десять, двенадцать, семнадцать, девятнадцать, двадцать один, двадцать два, двадцать шесть и двадцать восемь. Все согласны? – спросил судья.

Адвокаты закивали, не отрываясь от блокнотов. Десять белых, двое черных. Восемь женщин, четверо мужчин. У половины есть завещания, у половины их нет. Средний возраст – сорок девять лет: к приятному удивлению Джейка, в жюри вошли две женщины моложе тридцати. В целом он остался доволен. Сидящий на противоположном конце стола Уэйд Ланье – тоже.

Честно говоря, судья Этли проделал прекрасную работу, устранив из списка тех, кто мог внести в обсуждение вердикта предвзятость. На бумаге казалось, что крайности исключены и судьба процесса в руках двенадцати человек, которые представлялись непредубежденными.

– Теперь давайте выберем двух запасных, – предложил его честь.

В 19.00 вновь избранное жюри собралось в комнате присяжных и, согласно наставлениям судьи Этли, приступило к выборам старосты. Поскольку его имя было названо первым и он первым занял место в зале, а также потому, что производил впечатление дружелюбного человека с приветливой улыбкой и умением найти для каждого доброе слово, мистер Невин Дарк был избран старостой присяжных заседателей.

Это был долгий, но волнующий день. По дороге домой Невину Дарку не терпелось поговорить с женой за поздним ужином и все ей рассказать. Судья Этли, правда, предостерег от обсуждения дела между собой, но ведь о женах он не сказал ни слова.

Люсьен перетасовал колоду, снял и проворно раздал по десять карт Лонни и себе. Лонни привычно медленно взял карты со складного столика и целую вечность распределял их в каком-то нужном ему порядке. Двигал руками и говорил он медленно, но соображал, судя по всему, шустро.

Они играли уже пятую партию в кункен, и Лонни лидировал, опередив Люсьена на тридцать очков – из первых четырех партий он выиграл три. На нем была мешковатая больничная рубаха, капельница висела на кронштейне у него над головой. Медсестра, из более приятных, разрешила ему встать с постели и поиграть в карты, сидя у окна, но лишь после того, как Лонни повысил голос.

Ему до чертиков надоела больница и хотелось поскорее отсюда уйти. Но идти, признаться, было некуда. Разве что в городскую тюрьму, где еда еще хуже, чем тут, и копы поджидали с вопросами. Вообще-то они ждали его уже здесь, за дверью. Тридцать килограммов кокаина – не шутка.

Его новый приятель Люсьен, назвавшийся адвокатом, гарантировал, что улика не будет принята во внимание ввиду процессуальных нарушений. Копы не имели достаточных оснований вламываться в его комнату. То, что человека ранили во время драки в баре, не давало полиции права обшаривать его запертое жилье.

– Это грубое нарушение, – заверил Люсьен. – Любой самый тупой адвокат по уголовным делам добьется, чтобы кокаин был исключен из списка улик. Вас отпустят.

Они поговорили о Сете Хаббарде. Люсьен все время подбрасывал факты, сплетни, инсинуации и слухи, которыми вот уже полгода бурлил Клэнтон. Лонни делал равнодушный вид, но слушал с интересом.