В честной борьбе соперники не должны менять цели, установленные в начале поединка, даже если в процессе борьбы они становятся сильнее. Точно так же нельзя отказываться от целей, даже если силы убывают137.

Скромность сатьяграхи не знает границ. Он не упускает ни единой возможности мирного соглашения и не возражает, если кому-то это кажется проявлением робости138.

Сатьяграхи борется только за истинно значимые вещи139.

Не важно, сколько раз предают сатьяграхи. Он все равно будет верить своему противнику до тех пор, пока не возникнут неоспоримые основания для недоверия. Сатьяграхи воспринимает боль как удовольствие. Таким образом, он не воспользуется страхом страдания для обоснования недоверия. С другой стороны, опираясь на собственные силы, он не возражает против обмана со стороны противника и продолжит доверять ему, несмотря на измены и предательства, и будет твердо верить, что таким образом он укрепляет силы истины и приближает свою победу140.

Сатьяграха – это бесценное, ни с чем не сравнимое оружие, и те, кто к нему прибегают, не знают разочарований и поражений141.

Я не хочу принижать значение численности. Преимущество в численности можно использовать, но только в тех случаях, когда оно подкреплено невидимой духовной силой. Миллионы муравьев могут убить слона, если все разом нападут на его уязвимое место. Чувство солидарности, единство духа – иными словами, сила духа – делают муравьев неотразимыми, несмотря на разницу в размерах тел. Когда мы сможем объединить массы людей, как объединяются муравьи, мы тоже станем непобедимыми и освободимся от наших оков142.

Конец ненасильственной «войны» – это всегда соглашение, а не диктат и тем более не унижение противника143.

Сила истины… не зависит от финансовой выгоды или иной материальной помощи… Это сила, которой могут пользоваться как индивиды, так и общество. Она применима как в политике, так и во внутренних делах. Ее универсальность говорит о ее прочности и непобедимости. Использовать силу истины могут все – мужчины, женщины и дети. Совершенно неверно говорить о силе истины как об оружии слабых, ибо они якобы неспособны ответить насилием на насилие… Только те, кто понимает, что в человеке есть нечто, возвышающее его над животным, которое всегда требует уступок, могут стать поборниками ненасильственного сопротивления. На фоне насилия – тирании и несправедливости – эта сила сияет, словно свет во мраке ночи. Применение силы истины в политике основано на убеждении в том, что правительство может руководить страной до тех пор, пока народ – осознанно или неосознанно – согласен ему подчиняться144.

Англичане – это трусливая и одновременно храбрая нация. На Англию, как я считаю, сильно повлияло изобретение и использование пороха1.

Я не питаю вражды к англичанам, но враждебно отношусь к их цивилизации2.

Взгляните на историю Британской Империи и британской нации; любовь к свободе, как бы сильна она ни была, не даст ее народу, который не стремится взять ее своими руками3.

Убеждение в своем расовом превосходстве – страсть и почти религия среднего англичанина. Он даже ни от кого не скрывает это свое убеждение4.

Я не считал и не считаю англичан плохими в сравнении с остальными представителями рода человеческого. Я думаю, что они, подобно любому народу, способны на высокие поступки и побуждения и так же, как другие, делают ошибки5.

Расовые предрассудки, которые я наблюдал в Южной Африке, противоречили, как мне показалось, британским традициям, и я полагал, что явление это местное и временное. Вот почему я соперничал с англичанами в верности короне и трону6.

Точно так же, как слон не может мыслить понятиями муравья, невзирая на свои самые добрые намерения, так и англичанин не способен мыслить как индиец и тем более не может писать для него законы7.

Я знал о разнице в статусе между индийцем и англичанином, но не верил, что мы были низведены до уровня рабов. Я чувствовал, что в нашем приниженном положении большую роль играли отдельные английские чиновники, а не британская система управления. Мне думалось, что мы сможем любовью исправить этих чиновников, несмотря на все недостатки системы. Она в то время, в отличие от моих сегодняшних взглядов, не казалась мне невыносимой8.

Британская конституция такова, что если политика правительства либеральна, то все подданные ощущают великие блага либерализма. С другой стороны, если политика правительства становится деспотической и скупой, то все подданные тотчас ощущают на себе его тяжелую руку9.

Я открыл, что у Британской Империи есть определенные идеалы, в которые я просто влюбился. Один из этих идеалов заключается в том, что каждый подданный Британской Империи имеет массу возможностей приложить свою честь и энергию к любому делу, которое не противоречит его совести. Думаю, что это отличает правительство Британской Империи от всех прочих. Я, как вам всем известно, не люблю никакие правительства и не раз заявлял, что самое лучшее правительство – это то, которое действует меньше других. Я обнаружил, что правительство Британской Империи в наименьшей степени вмешивается в мою жизнь, и я готов ему подчиниться. Отсюда проистекает моя верность Британской Империи10.