Развитие гражданского общества приводит к формированию демократического государства. Но для развития гражданского общества необходимы граждане, свободные граждане с развитым правосознанием. Социальные, общественные движения граждан являются необходимым условием развития демократии. Многочисленные исследования доказывают, что если в обществе не могут сформироваться общественные движения, то в нем развиваются насилие, саморазрушение в масштабах личности и государства. В отсутствии общественных движений происходит огосударствление общественной и частной жизни – всё берется под контроль государства, что и происходило практически на всем протяжении истории государства Российского.

Поэтому и не сформировалась в недрах этого государства зрелая, граждански активная, политически грамотная и с развитым правосознанием личность в таких масштабах, которые бы привели к кардинально иному государственному строю. Авторитарная власть возможна только в государствах с гражданами, у которых неразвито личностное сознание. А демократия участия появляется тогда, когда рождается свободная и разносторонне развитая индивидуальность, политически сознательная личность, человек социальный вне его сословной, конфессиональной, расовой, национальной и половой принадлежности. Как писал Н. А. Бердяев, необходимо освобождение от рода, автономизация, отделение индивида от родового начала, становление свободной персоны, личности, чтобы не был возможен возврат к ситуации поглощенности лица миром и личности родом.

Появление такой личности возможно в государстве с развитой правовой базой, где права граждан определяются и охраняются законом. Закон – это записанные требования государства к гражданам, находящимся под юрисдикцией государства. Многие исследователи полагают, что от классического законодательства обществ-до-модерна закон модерна отличается тем, что он не выписывает идеальной картины мира (например, по типу религиозной или коммунистической) на страницах своих кодексов, но регулирует те социальные отношения, которые уже существуют в обществе. То есть эти три процесса идут параллельно и в связке друг с другом: развитие общества в сторону правового государства, развитие правосознания у граждан этого государства и формирование, совершенствование законодательной базы данного государства.

Формально Россия после перестройки и обретения независимости является правовым государством, в котором основными принципами общественного благоустройства являются принципы равенства, защиты личности или прав человека, свобода. Но это формально, а на деле, если посмотреть на законы и акты, которые принимаются и вступают в силу с 2012 года, можно увидеть, что они не только нарушают презумпцию равноправия граждан перед законом, но и отсылают к практике из обществ-до-модерна, когда используются неюридические термины и когда в основе законов лежат иррациональные страхи вместо рационального объяснения уже существующей реальности. Например, страх «перестать быть гетеросексуалом под воздействием внешней пропаганды» рационально объяснить достаточно тяжело, и найти в социальной реальности примеры такого обращения из гетеросексуала в гомосексуала невозможно. То есть в законе делается предположение о некой несуществующей социальной реальности, ведь сложно найти подтверждение того, что навязывание сексуальности российским школьникам действительно имеет место. Еще более иррациональные и оторванные от социальной реальности обоснования можно найти в процессе по делу Pussy Riot, когда суд обращался к постановлениям Трулльского собора 691—692 гг. Тот же иррациональный страх чувствуется и в законе о введении статуса «иностранного агента» для НКО.

Всё это говорит о том, что намерения России построить правовое государство очень далеки от реализации. Скорее наоборот, последние изменения в законах свидетельствуют о повороте назад, о движении вспять от модерна. Идеи об ущербности или неравной ценности какой-то конкретной личности (например, гомосексуала или трудового мигранта) не вписываются в логику модерна, но зато они хорошо вписываются в русло религиозной или националистской морали. Если бы правовая система России работала в рамках рационального права, уже прошедшего модернизацию, то она бы отталкивалась от социальной реальности, где, например, считают гомосексуальность вариантом нормы, следовательно, любой ребенок может иметь право получать и распространять информацию о ней, а трудовая миграция регулируется нормами международного права, где в светском суде не апеллируют к постановлениям религиозных соборов и где нельзя получить срок за оскорбление чувств верующих.

Однако понимание недавнего российского законотворчества через рациональность малоперспективно. Во многом современные российские законы иррациональны, потому что, во-первых, они не инструментальны, то есть не регулируют реально существующие в обществе проблемы, а преследуют исключительно символические цели. И поэтому иррациональные законы репрессивны, поскольку их суть – это символическая борьба с воображаемыми угрозами традиционному порядку. Апелляция к традиции – это вторая характерная черта российского законотворчества, которое эти традиции само и постулирует. Иррациональный закон сам изобретает, утверждает и закрепляет некие традиционные идеологемы, не имеющие никаких оснований в реальных традициях страны. Они основываются на системе религиозных ценностей, которые подавляющее большинство народа не разделяет, не знает и им не следует. Православные догматы выстраивают идеализированную, оторванную от действительности систему, а реальная жизнь людей протекает по иным законам. И когда ее пытаются загнать в прокрустово ложе православия, то она активно сопротивляется такому репрессивному правлению. Система православных ценностей никак не соотносится с правами человека в светском государстве. И если эта система становится идеологией и правовой базой, то с тем же успехом такой базой может стать ислам или пастафарианство – любая другая субъективная система ценностей, которую правящее сословие возьмет на вооружение и которая не отражает реальные социальные процессы развивающегося в сторону прав человека государства, а задает этому государству какие-то идеальные высоты и оно им должно соответствовать. Такой идеологией может стать национализм, фашизм, империализм, русский шовинизм – всё, что угодно правящей верхушке. И таким образом, не права человека становятся источником законности российских норм права, а субъективные аффекты, желания и страхи, вынутая из-за пыльных алтарей православная система ценностей и воинственная агрессия патриархатно-традиционалистских охранительных дружин. Православный консерватизм уводит Россию от завершения модерна и построения действительного, а не формального, правового государства.

Новое нациестроительство

Начинается новое нациестроительство, и многие в государстве Российском примут его как должное, а пожалуй, и долгожданное. Это возвращение к тоталитаризму, выход из которого был приоткрыт в начале 90-х годов прошлого века, но воспользовались им немногие. Разве что те, кого сейчас называют креативным классом. Они съездили за границу, кто-то поучился в западных вузах, другие прониклись восточными учениями, у них чуть расширился горизонт восприятия, и появилось понимание рамок, границ, тупиков, где бьется Россия в нежелании выбираться на путь демократии, всё глубже увязая в пучинах авторитаризма. Последнему способствуют принятые законы: «не говори гей», об «иностранных агентах», о «государственной измене», а также наступление на репродуктивные права женщин – все они направлены на формирование образов негативного Другого, или врага, и позитивного Другого, на роль которого назначены женщины и дети, чьи жизни должны быть регламентированы, определены, взяты под контроль и охрану. При этом они в любой момент могут стать «живыми щитами» в борьбе с негативным Другим: «пятой колонной», представителями другой нации или конфессии, с «террористами».

Образы негативного и позитивного Другого способствуют построению у основной массы населения общего «мы», общей цели, созданию жестко структурированного общества с разделением людей на страты и с четко прописанными для них позициями: кто, где и чем должен заниматься. Более того, такое общество по определенным позициям можно назвать биологизированным, так как гендерные роли в нем определяются анатомией, а значит, вопросы выбора, социальной, исторической изменчивости любых (гендерных) институтов отпадают.