Миронов взял присланную Беспалым папку и вышел в зал заседаний.

На скамье подсудимых сидел — вернее, полулежал, привалившись к спинке скамьи, — обвиняемый. Он мало походил на собственное фото: всклокоченный, заросший недельной щетиной, грязный. Особенно поразили судью Миронова его глаза — безумные, пустые, бессмысленные. На обветренных губах обвиняемого застыла идиотская улыбочка.

В зале сидело человек десять, и, как успел заметить Миронов, народ был подобранный: местные менты в штатском, бухгалтерши из горотдела милиции, главный редактор городской газетки «Путь свободы». В первом ряду сидел сам Беспалый и cypово поглядывал по сторонам.

Миронов объявил о слушании дела Игнатова Владислава Геннадьевича, обвиняемого в вооруженном грабеже и попытке убийства. На все вопросы судьи Игнатов отвечал нечто нечленораздельное, и когда Миронов спросил, признает ли он себя виновным, буркнул нечто неопределенное, что можно было принять как за согласие, так и за отказ.

Миронов написал в протоколе: «Обвиняемый признал себя виновным».

Минут за двадцать все было закончено. Миронов даже не стал удаляться в свой кабинет для обдумывания приговора, а с ходу бухнул: «…к десяти годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима». Адвокат Копылова не произнесла ни слова, лишь исправно подписалась под всеми бумагами.

После суда к Миронову в кабинет зашел подполковник Беспалый. Он молча подошел к столу и протянул руку.

— Молодец. Все прошло гладко. Комар носу не подточит. Сегодня вечерком жди гостинцев. И до скорого! Думаю, пора тебя, Митя, повысить в звании. Ну, бывай!

Когда за Беспалым захлопнулась дверь, Миронов печально воззрился в окно. Интересно, когда это кончится? Наверное, никогда. Он вспомнил, что до него в горсуде Северного городка председательствовал Матвей Сергеевич Рыбин. Перед уходом на пенсию, четыре года назад, он вызвал к себе Миронова и долго с ним беседовал при закрытых дверях. Смысл беседы заключался в одном: Рыбин советовал своему молодому преемнику никогда не конфликтовать с представителями власти. Он указал ему сухоньким пальцем на черный телефон на своем столе и пророкотал:

— Мне по этой дуре лет двадцать звонили. И тебе будут звонить. Слушай внимательно, соглашайся. И выполняй. Тогда продержишься тут до пенсии. А иначе — со свету сживут.

Миронов встал и подошел к окну. От здания суда отъезжал «воронок», в котором увозили только что осужденного на десять лет Владислава Игнатова.

«Все, сгинул парень, — безрадостно подумал Миронов. — Погубил я тебя!»

Тормоза заскрежетали, и локомотив, шумно выдохнув в стужу колесные пары, остановился.

— Приехали, голубчики, — злорадно проговорил подполковник Беспалый и выплюнул остаток папиросы себе под ноги. Чинарик проделал в воздухе великолепное тройное сальто и воткнулся изжеванным концом в свежевыпавший снег, а красный уголек — маленький злобный вулкан — пыхнул серым дымом и потух навсегда. — Я вас научу любить свободу! — процедил подполковник сквозь зубы и уверенно двинулся в сторону остановившегося состава.

Вдоль узкоколейки, с автоматами в руках, выстроился взвод солдат — это было первое оцепление, а всего лишь в нескольких шагах от него, впритык к эшелону, удерживая яростно рвущихся собак, стояло второе.

Солдаты успели изрядно промерзнуть на двадцатиградусном морозе, но, проклиная в душе опостылевший край, въедливых командиров и матерых уркаганов, стойко продолжали нести тяготы срочной службы.

Собаки надрывались от лая, неустанно рвались вперед, как будто хотели искусать стальные колеса локомотива, но строгие хозяева то и дело усмиряли овчарок, охаживая их концами поводков по спине, как нерадивую скотину.

С подножки локомотива, прямо в глубокий снег, спрыгнул молодой розовощекий капитан. Он отряхнул рукавицей приставший к голенищам снег и бодренько поднял руку к ушанке, крепко завязанной под подбородком.

— Здравия желаю, товарищ подполковник. Как видите, прибыли вовремя, ни на минуту не задержались.

— Хвалю, — Беспалый стянул рукавицу и крепко пожал протянутую ладонь. — А то при таком морозе дожидаться, так до пенсии не доживешь.

— Ну вам-то уж грех жаловаться, Александр Тимофеевич. Здоровье у вас медвежье…

— Сколько душ в эшелоне?

— Немного. Двести пятьдесят зэков. Ну и намучился я с ними.

— Что так?

— То бузят, то кормежка им не нравится, а один раз чуть эшелон не перевернули.

— Как же это они так? — усмехнулся подполковник.

— А вот так! Стали бегать от одной стенки вагона до другой. Мы пробовали запретить, однако они не слушались.

Беспалый ухмыльнулся:

— И что же они сказали?

— Сказали, что греются! — Подполковник невольно расхохотался. — И так раскачали вагон, что он едва под насыпь не опрокинулся. Сами бы, конечно, угробились, но и солдатиков бы покалечили. Только автоматными очередям и сумели их успокоить. Слава богу, отмучился. В этот раз, как никогда, устал. Эта компашка, товарищ подполковник, вам сюрпризов еще немало преподнесет! Попомните мое слово.