– Да вижу я, что это котенок, я же не слепая! – воскликнула горничная и тем самым отвлекла Джорджетт от нескромных дум. – Я спрашиваю, что он тут делает.

Джорджетт несколько удивилась тому негодованию, что вызвал у ее новоиспеченной горничной безобидный котенок.

– Я решила, что со мной ему будет лучше, – сказала Джорджетт, спрашивая себя, не сочтет ли Элси за странность, если она повернется к ней спиной в процессе раздевания. – Меня едва не переехала телега, и я решила, что котенку будет спокойнее у меня на груди, чем на мостовой, где он мог бы оказаться под колесами.

– Если вам платья не жалко, так и держите его хоть за пазухой, хоть под мышкой. Я не про это спрашиваю. – Элси старательно держала котенка подальше от себя. – Что этот дикий зверь делает в вашем доме?

– Вообще-то называть котенка диким зверем не совсем правильно, – не слишком уверенно возразила Джорджетт. – Так же как и называть этот дом моим. – Сбросив платье, она как можно быстрее залезла в ванну, по шею погрузившись в тепловатую, не слишком чистую воду и от души надеясь, что ее горничная не станет смотреть на нее.

Но Элси, похоже, не отличалась большим тактом.

– Я вас ведь спрашивала вчера вечером, держите ли вы у себя кошек, и только после этого согласилась на предложенную вами работу. От них у меня глаза опухают и нос течет. – Элси снова чихнула, и Джорджетт, к ужасу своему, увидела, что глаза девушки и впрямь наполнились слезами, а нос распух. Наклонившись над ванной, Элси со злобным прищуром слезящихся помутневших глаз заявила: – Если хотите, чтобы я осталась, вы должны избавиться от этого зверя.

Джорджетт вздохнула. Она не отпускала от себя котенка всю дорогу из Морега, лелеяла его на груди словно заветное желание. Но Элси была ей очень нужна. В качестве живого щита между ней и Рандольфом. Более того, в этом доме даже блюдца молока нельзя было раздобыть. Так что здесь котенок обречен. Джорджетт понимала, какой выбор должна сделать, но бросить на произвол судьбы крохотный меховой комочек все равно было жалко – она успела к нему привязаться, как ни странно.

– И посмотрите, что он сделал с вами, мисс, – продолжала Элси, указав куда-то в ванну.

Джорджетт опустила глаза. На ее левой груди виднелись красноватые следы. Она в недоумении уставилась на эти подозрительные пятна. Джорджетт не помнила, чтобы за то время, пока котенок спал у нее на груди, она чувствовала какую-то боль.

Элси же брезгливо переложила котенка в другую руку и наклонилась над ванной, чтобы лучше разглядеть красноватые пятна. Нос у бедняжки снова задергался.

– Вот что я вам скажу: этот грех не на совести вашего зверя. – Элси опять чихнула, затем вздохнула. И снова чихнула. – Следы эти и не от корсета, потому что корсета на вас не было, – добавила горничная с усмешкой.

– Но я… – Джорджетт замолчала, неловко заерзав. И действительно, что она могла сказать? «Я оставила свой корсет в незнакомой комнате у незнакомого мужчины»? Это прозвучало бы довольно странно.

Элси же, прищурившись, внимательно посмотрела на хозяйку.

– Эти следы, миледи, очень похожи на любовные укусы, возможно оставленные тем большим славным парнем, за которого вы вчера вышли замуж.

Джорджетт замерла, разом забыв о смущении, вызванном ее наготой. Итак, горничная что-то знала о той ночи, которая каким-то образом стерлась из ее памяти. В груди Джорджетт затеплилась надежда. Возможно, к перстню с гербом прибавится кое-что посущественнее – нечто такое, что поможет найти ее ночного партнера.

– Вы знаете его?

Элси мечтательно вздохнула, закатив глаза.

– О, все дамы в городе его знают… И если Джеймс Маккензи действительно так хорош, как о нем говорят, то могу представить, как славно вы провели с ним время…

– Маккензи… – медленно произнесла Джорджетт, словно пробуя слово на вкус. Но, как она его ни смаковала, никаких воспоминаний это имя у нее не вызвало. Впрочем, не совсем так. Имя это пробуждало в ее теле сладостное тепло и приятную истому внизу живота.

Джорджетт вдруг поймала себя на том, что ей страшно захотелось узнать как можно больше о таинственном незнакомце, который теперь – спасибо Элси! – обрел имя. Какой он, этот Джеймс Маккензи? Добрый или жестокий? Щедрый или прижимистый?

Преданный или вероломный?

Последняя ее мысль пришла непрошеной – откуда-то из глубин подсознания. Джорджетт невольно вздохнула. Ей было всего двадцать два, когда она вышла замуж в первый раз, и ей тогда не пришло в голову задать себе этот вопрос. Муж ее, как оказалось, верностью не отличался. Но какая сейчас разница – чтил ли этот Маккензи данные у алтаря клятвы или же был самым отъявленным распутником в Мореге? Совсем не этот вопрос следовало задавать мужчине, которого она собиралась оставить.