Многие ученые возражали против сбрасывания бомбы на Японию, однако последнее слово было уже не за ними. Тем не менее именно их работа стала причиной появления бомбы, и это произвело на них неизгладимое впечатление. Их глава, Дж. Роберт Оппенгеймер, подвел итог в одной незабываемой фразе: «Если говорить прямо, то никакая грубость, никакая насмешка, никакое преувеличение не смогут скрыть того факта, что физики познали грех, и от этого знания им уже никуда не спрятаться».

Поэтому после войны, когда физики захотели вернуться в свои университеты и вновь погрузиться в свои мирные академические занятия, они горели желанием искупить «грех Аламогордо», оказав влияние на национальную политику таким образом, чтобы ядерное оружие больше никогда не применялось. Вот что сказал Оппенгеймер: «У меня было ощущение тяжелой ответственности, интерес и живое участие ко всем проблемам, с которыми столкнулась наша страна в связи с развитием атомной энергии» (15). Итак, он вместе с другими физиками-ядерщиками не жалел усилий на установление международного контроля над атомной энергией с тем, чтобы способствовать широкому ее применению в мирных целях и не позволить применять ее в целях разрушения. Для этого гениальным ученым Барухом был предложен план, предусматривавший учреждение Международной Организации по Развитию Атомной Энергии для контроля над всем производственным процессом, так чтобы ни одна страна не могла бы получить такое количество ядерного материала (обогащенной урановой руды), которое можно было бы использовать в военных целях, что могло бы стать угрозой миру. Как только была основана эта Организация, Соединенные Штаты, которые в то время фактически имели монополию над подобными процессами, предложили обнародовать все имеющиеся научные данные и путем контроля и инспекции добиться, чтобы в этой области не было никакой подпольной деятельности. Этот благородный призыв был тепло встречен всеми членами ООН, за исключением СССР и стран, находящихся под его влиянием, жесткая позиция которых не позволила реализовать этот план.

Ученые продолжали консультировать Правительство, и многие из них вернулись в Лос-Аламос, чтобы приумножить убойную силу атомного оружия, которое, как они с сожалением признали, оказалось необходимым в неудовлетворительной для США международной обстановке. Их нравственное чувство еще раз подверглось испытанию в 1949 году, когда встал вопрос о производстве термоядерной или водородной бомбы. Многие из них, увидев, что за последние годы все их усилия по обеспечению международного сотрудничества потерпели крах, испытали отвращение в отношении нового предложения, так как предвидели, что оно только добавит проблем, но никак не разрешит уже имеющиеся. Бет сказал: «Мне казалось, что все это предприятие по созданию бомбы еще большей мощности было просто ужасающим, и я совершенно не знал, что мне делать… Я оказался в подвешенном состоянии. Мне казалось, что разработка термоядерного оружия не решит ни одной из проблем, с которыми мы столкнулись, и, тем не менее, я был совсем не уверен в том, должен ли я отказываться… Доктора Оппенгеймера я нашел столь же встревоженным и в том же состоянии неуверенности о том, что нужно делать… Я имел очень долгую и откровенную беседу с доктором Вайскопфом о том, какая может быть война при наличии водородного оружия. Нам пришлось согласиться с тем, что если нам и суждено будет победить в такой войне, то мир после нее будет уже совсем не таким, каким нам хотелось бы его сохранить. Мы лишимся тех вещей, за которые воевали. Это был очень долгий разговор и очень тяжелый для нас обоих… Боюсь, что мои внутренние тревоги так и остались со мной до сих пор – на этот вопрос я сам себе так и не ответил. Я до сих пор чувствую, что совершил ошибку. Однако обратного пути нет». (328–329).

Многие ученые требовали сделать еще одну попытку заключить международное соглашение до того, как будет принято решение делать водородную бомбу. Г-н Кенанн, некоторое время бывший послом Соединенных Штатов в Москве, долго обсуждал эту тему с Оппенгеймером. У Кеннана возникло впечатление, что Оппенгеймер «очень сильно озабочен чрезвычайно тяжелыми последствиями этого решения… Он осознавал, что все это может зайти слишком далеко. Что почти невозможно даже себе представить, если такого рода гонка вооружений и средств массового уничтожения будет бесконтрольно продолжаться. А потому он был очень сильно встревожен и озабочен тем, чтобы было принято максимально взвешенное и разумное решение» (358).

Тем не менее водородная бомба была сделана, а мир до сих пор разделен. Физики-ядерщики до сих пор бьются над тем, чтобы привлечь внимание к ужасающим последствиям возможной войны с применением ядерного оружия.

Физики-ядерщики больше других ученых осознают степень своей социальной ответственности, потому что результаты их труда – как благие, так и разрушительные – гораздо более очевидны, чем результаты ученых, работающих в других отраслях. Однако эту ответственность несут на себе все ученые без исключения, и очень важно, чтобы они осознавали ее как можно полнее.

Если наши действия оказывают влияние на других людей, мы отвечаем за то, чтобы они шли им на благо. И мы должны задать себе вопрос: в какой степени это относится к ученому? Нет никакого сомнения в том, что его деятельность оказывает громадное влияние на его собратьев по человечеству. Каких же действий можно, однако, от него ожидать?

Это сразу же приводит к ряду весьма сложных проблем, решения которых далеко не так очевидны. Прежде, чем мы их рассмотрим, полезно было бы прояснить некоторые недоразумения. Например, можно сказать, что ученый мог бы запросто снять с себя ответственность перед обществом, делая открытия в области, полезной для людей и не занимаясь тем, что принесет вред. Тогда воздействие его трудов на общество может быть только благим. К сожалению, однако, все далеко не так просто, как кажется на первый взгляд, потому что одно и то же открытие может быть почти без изменений использоваться как во благо, так и во зло. Более того, вообще-то говоря, невозможно предсказать воздействие на общество какого-либо конкретного открытия, особенно сделанного в области чистой науки. Например, могли ли Хан и Страссман, изучавшие химическую природу вещества, полученного в результате воздействия нейтронного излучения на уран, предвидеть последствия этого уранового излучения? И если они не могли предвидеть, куда приведут их исследования, как можно требовать от них каких-то действий, нейтрализующих влияние их открытий на общество? Даже в случае прикладной науки, когда определенный хорошо известный результат приспосабливается и используется с намеченной целью, так что обычно можно предсказать его немедленный эффект, отдаленные результаты открытия все же остаются нам неизвестны. Так что необходимо согласиться с тем фактом, что обычно мы не знаем последствий ни одного конкретного открытия.

Но как только общественные следствия какого-либо открытия становятся известны, ученый начинает нести за него ответственность. Обычно должно пройти несколько лет, даже несмотря на нынешнюю быстроту научного прогресса, между открытием и его широким применением, и именно в этот критический период на ученого падает наибольшая ответственность. Например, воздействие открытия ядерного излучения на общество было осознано учеными очень скоро после того, как было сделано это открытие, однако оказывать это воздействие на общество оно стало только через много лет.

Тогда предположим, что ученый сделал открытие и осознает его социальные последствия. Каких действий можно от него ожидать? Мы уже говорили: он должен сделать все возможное, чтобы полностью обезопасить эти последствия, удостоверившись в том, что его открытие не будет использовано во зло. Однако было бы нелепо утверждать, что по причине важности науки общество должно управляться учеными, поскольку в этой сфере они не получили специального образования. Этого мнения придерживаются некоторые ученые. Все мы, к сожалению, прекрасно знаем ученых, которые демонстрируют восхитительную сдержанность и осторожность, когда речь идет о предметах, в которых они компетентны, и которые, однако отбрасывают всякую осторожность, касаясь вещей, в которых они почти не разбираются. Так что в целом придется признать, что, хотя занятия наукой развивают множество личных качеств, ценность которых невозможно недооценить, если ученый обращается к другой сфере деятельности, то никакой багаж научных знаний не гарантирует, что он может авторитетно судить и о других областях. Это, разумеется, не относится к тем, кто специально прошел обучение для того, чтобы подготовиться к общественной работе, однако, к сожалению, примеров таких ученых очень мало.

Что должен сделать ученый, так это предусмотреть, чтобы власть имущие имели бы на руках все факты, необходимые для принятия благих для общества решений. В целом это означает, что ему придется взять на себя труд перевести технические термины на язык, понятный тем, кому придется иметь с ними дело. И его обязанности не заканчиваются представлением оформленного доклада. Он должен позаботиться о том, чтобы власти полностью оценили последствия того, что он им представил. Поскольку политики слишком часто думают лишь о следующих выборах, но никак не о последующих поколениях, и частенько слишком заняты, чтобы слушать безумных ученых, приходиться прибегать к настойчивой агитации прежде, чем предмет привлечет внимание, которого он заслуживает. В настоящее время в этой стране это происходит довольно редко, так как важность науки оценивается высоко и в правительственных консультативных органах сейчас есть много специалистов высокого уровня.