Шрифт:
20 мая 1840 года Бейль посылает Ромену Колом-бу текст «Пармской обители», выправленный для второго издания. Он пишет:
«Я писал быстро, в течение шестидесяти дней, устремив все свое внимание на события, о которых я говорю. Я вношу поправки, во-первых, чтобы до предела внести в текст ясность, во-вторых, чтобы помочь читателю вообразить себе происходящие события, и, в-третьих, чтобы попытаться ввести в жизнь все мои персонажи. Это требование жанровой литературы».
Бейль, закусив губы, со сжатыми кулаками расхаживая по комнате, напряженно работает над созданием новых новелл и хроник. Денег мало. Журнал «Revue des Deux Mondes» дал полторы тысячи франков, которые надо отработать.
15 октября 1840 года Бейль прочел в «Парижском обозрении «Этюд о г-не Бейле (Фредерике Стендале)», принадлежащий Бальзаку [107] . Бурно и стремительно он обрушился на Стендаля таким потоком похвал, который мог ошеломить гораздо больше, нежели ругань неразборчивого критика.
«Бейль, более известный под своим псевдонимом Фредерик Стендаль, по моему мнению, является одним из тончайших мастеров литературы идей…
Бейль написал книгу, в которой высокое качество мысли с переходом к каждой новой главе сияет все Солее и более ослепительным светом. В том возрасте, когда люди довольно редко находят действительно грандиозные сюжеты, когда написаны уже два десятка томов, исключительных по умственной напряженности, Бейль создал все же произведение, которое может быть оценено лишь людьми действительно огромной культуры. В конце концов его книга, по существу, есть книга о Современном властителе. Она достойна того, чтобы быть написанной каким-нибудь Макиавелли, если бы он также был изгнан из Италии и жил в XIX веке…
107
На полях принадлежавшего ему экземпляра книги «Жизнь Россини» Стендаль сделал следующую запись: «Напрели 1839 года. Яркое солнце, свежий западный ветер. На бульваре господин де Бальзак, которого я встретил у Буле, расхваливает мне «Пармскую обитель». Советует в названии убрать слово «Парма». Говорит, что ничего подобного не было за последние 40 лет. Он говорит, что г-н де Кюстин одного с ним мнения. Это значительно превосходит «Красное и черное».
Возьмем таких героев романа, как герцогиня Сан-северина, как Моска, Фабрицио, государь со своим сыном, Клелия. Взгляните, как проявляются их страсти и свойства характера; ведь это же сама Италия, именно такая, как она есть, с ее тонкостью, скрытностью, необходимостью притворства, хладнокровием, упорством и неизбежностью высокой политики повсюду. «Пармская обитель» в то же время по замыслу самая девственная книга, более целомудренная даже, нежели самый пуританский роман Вальтера Скотта…
Никакая другая книга не может дать каждой странице этих живых криков страстей, этих глубоких и тонких суждений дипломатов. В этой книге вы совсем не найдете того литературного балласта, сцепляющего эпизоды, страницы, главы, который является неизбежным, мертвым, как те прослойки любого большого романа, которым мы, французы, даем название tartine. Нет, нет! В нем все действующие лица живут, размышляют, чувствуют, драма стремительно развертывается, и события все время движутся вперед. Но надо быть очень смелым, чтобы дать представление о романе, восхитительно построенном «а основе событий, до такой степени стиснутых и сжатых…
Вот что со мной случилось: при первом чтении романа, который меня совершенно поразил, я все же нашел в нем недостатки. Но когда я стал его перечитывать, я с удивлением чувствовал, что куда-то исчезли все длинноты, я сам увидел полную необходимость тех подробностей, которые в первом чтении казались мне ненужно длинными или смутными. Сейчас, для того чтобы хорошо написать об этом романе, я заново его перечитал. И вот, занявшись этим дольше, чем хотел, первоначально я задержался любованием каждой страницей поистине прекрасного произведения; и все в нем показалось мне в высшей степени гармоничным, взаимно связанным и согласованным как в силу искусства писателя, так и в силу объективной естественности излагаемого хода событий…
Слабой стороной произведения мне кажется его стиль — именно странность словосочетания там, где автор стремится к высшей ясности, пренебрегая свойствами французской фразы. Ошибки Бейля — это чисто грамматические ошибки; его язык небрежен, его синтаксис неряшлив и напоминает манеру французских писателей XVII века, но зато его концепции обладают широтой и мощностью, его мысль совершенно оригинальна и зачастую передана прекрасно…
Этот роман Бейля стоит на такой огромной высоте, что требует от читателя полного знакомства с общественными слоями, правительствами, странами, национальностями; и уже теперь я не удивляюсь больше тому молчанию, которым окружена эта книга с момента ее выхода. Это судьба всех книг, не имеющих целью бить на популярность и угождать вкусам».
Заканчивая свой отзыв, Бальзак предъявляет Стендалю категорические требования изменить не только стиль, не только язык, но выкинуть вступительную часть и начать прямо с описания битвы при Ватерлоо.
Эти требования первоначально ошеломили Стендаля, затем заставили его задуматься и, наконец, вызвали бурный протест.
Быть может, господин Бальзак прав во многом. Да, но сопоставление графа Моска и Меттерниха! Бальзак пишет:
«Все, что совершено было господином Меттернихом в течение его долгой деятельности, не более замечательно, чем то, что совершает в романе Моска. Когда подумаешь, что автор все это придумал, завязал и развязал подобно тому, как события завязываются и развязываются при дворе, — самый неустрашимый, не искушенный в творчестве ум почувствует себя смущенным, ошеломленным таким трудом. Лично я готов теперь поверить в «волшебную лампу Алладина», с которой человек входит в действительность и освещает ее с неожиданных сторон».
«Иродиада».
Миланский театр (Ла Скала).
Воспитательный дом во Флоренции.
Палаццо Риккарди во Флоренции.
Усталость позволила Бейлю не заметить категорического требования Бальзака — из антирелигиозного произведения превратить его роман в роман католический [108] .
108
Стендаль не случайно не заметил этого требования Бальзака — оно не было столь категорическим.
29 октября 1840 года Стендаль пишет:
«Прочтя статью господина Бальзака, я беру себя в руки, набираюсь храбрости, чтобы исправить стиль».
На другой день он пишет письмо Бальзаку, которое остается неотосланным [109] .
«Чивита-Веккия, 30 октября 1840 года.
Я был очень удивлен вчера вечером, сударь. Мне кажется, никогда ни о ком еще не было дано такого отзыва в «Обозрении», да к тому же лучшим знатоком дела. Вы сжалились над сиротой, покинутым среди улицы. Я достойно ответил на эту доброту. Я прочел статью вчера вечером, а сегодня утром я сократил до четырех или пяти страниц пятьдесят четыре первые страницы произведения, которое вы вводите в свет.
109
А. Виноградов ошибается. Стендаль, получив 15 октября 1840 года номер журнала со статьей Бальзака, на следующий же день (то есть 16 октября) начал писать ему письмо, над которым он работал вплоть до 29 октября. Стендаль нависал несколько вариантов письма к Бальзаку. А. Виноградов приводит большой отрывок третьего варианта, включив в него несколько абзацев из второго. На полях своего экземпляра первого издания «Пармской обители» Стендаль делает запись: «30 октября 1840 года. Чивита-Веккия. Ответ господину де Бальзаку послан». Таким образом, А. Виноградов ошибается, утверждая, что Стендаль не послал своего письма.