Шрифт:
Сам Б. Н. Ковзан спустя много лет после войны говорил: «Хватит уже талдычить, что только мы такие храбрецы, на тараны шли, воюя «не по правилам». А тот немец, что при моем четвертом таране в лобовой атаке не свернул с курса — разве не таранщик? Погиб, скорее всего, чертяка! Известны и другие случаи, когда германские асы не сворачивали, несмотря на геринговский циркуляр — избегать таранов с «сумасшедшими русскими». Были, были и у них отчаянные храбрецы! Уважаю! У нас был сильный противник, закаленный в воздушных боях. И если мы его, необстрелянные юнцы, победили, а к 1943 году выбили, как пишут сами немцы, «цвет люфтваффе», значит, в наших ВВС было просто побольше, чем у противника, храбрецов и дух наш боевой был покрепче вражеского.
А я счастлив, что судьба предоставила мне великую честь поразить врага тараном четырежды и — сохранила в назидание всем нынешним и будущим недругам России».
КОВЗАН БОРИС ИВАНОВИЧ (1922–1985)
Младший лейтенант 42-го, затем 744-го истребительных авиаполков.
29 октября 1941 года в районе Зарайска под Москвой, израсходовав боезапас, таранил вражеский Me-110 и винтом своего Як-1 срубил ему хвост. Сел на самолете.
21 февраля 1942 года в районе города Торжок Калининской (ныне Тверской) области в бою с тремя «юнкерсами», расстреляв боезапас, применил таранный удар. Сел на поврежденном самолете.
7 июня 1942 года над железнодорожной станцией Любница Новгородской области, спасая товарища, отвлек на себя двух «мессершмиттов» и, пойдя на одного из них в лобовую атаку, сманеврировал и крылом своего самолета срезал крыло вражеской машины; второй «мессер» покинул поле боя. Сел на поврежденном самолете.
13 августа 1942 года в районе Старой Руссы в бою против пятерки «мессершмиттов» был ранен, пошел на лобовой таран… Приземлился на парашюте.
Награды: Золотая Звезда Героя Советского Союза, два ордена Ленина, орден Красного Знамени, орден Отечественной войны I степени, орден Красной Звезды, медали.
Борис Иванович Ковзан родился в городе Шахты Ростовской области. Его отец, белорус, был родом из Бобруйска, и тянуло его в родные края. Увез он жену и двух сыновей в Белоруссию, осел в родном Бобруйске, на реке Березине.
Борис еще в детстве стал строить модели самолетов и на республиканских соревнованиях в Минске занял второе место. А призом победителям было катание на самолете. Правда, Борис уже тогда сказал, что «на самолете не катаются, а летают!»
С седьмого класса он начал учиться в Бобруйском аэроклубе, первый прыжок с парашютом совершил в свой день рождения, 7 апреля. Первый самостоятельный полет на самолете он стал праздновать как свой второй день рождения — день рождения летчика. Позже он скажет:
«Биография многих летчиков-фронтовиков начиналась с аэроклубов Осовиахима. А я и начал, и завершил свою летную жизнь в аэроклубе: после демобилизации был председателем Рязанского аэроклуба ДОСААФ. Отличная школа для пилотов! Закрывались они лишь на краткое время в 1941-м, потому что все инструкторы ушли на фронт. Нас там воспитывали не просто летчиками, но отчаянными и храбрыми бойцами. Мы росли, готовые к подвигу, храбрыми, со стальными нервами».
Весной в Бобруйский аэроклуб приехала комиссия из Одесского летного военного училища имени Героя Советского Союза Полины Осипенко.
Отец, Иван Григорьевич, простой почтовый работник, и мать, Матрена Ивановна, стали отговаривать сына:
— Трудно тебе будет, если в летчики пойдешь. Там сила нужна!
— Не сила, а смелость там нужна! — ответил.
Борис рос маленьким и щуплым и утешало его одно — Суворов тоже был невелик ростом, а стал великим полководцем!
Выбор профессии защитника Родины пришел сам собой, но…
— Знаете, молодой человек, — с сомнением сказал ему врач медицинской комиссии, — здоровье у вас отличное, а вот насчет веса… Даже для вашего роста не хватает тридцати килограммов!
Борис, чувствуя, что сейчас решается его судьба: быть или не быть ему военным летчиком, бодро выпалил:
— Обещаю подрасти и набрать нужный вес! Мне же только семнадцать.
Врач рассмеялся и поставил подпись. Но на мандатной комиссии решено было принять с условием: если плохо будет переносить перегрузки, отчислить.
До 22 июня 1941 года он успел подрасти разве что сантиметра на два, да самую малость раздался в плечах. Было ему девятнадцать, перегрузки в полете он переносил легко.
На второй день войны он не решился открыть огонь по фашистскому самолету, пронесшемуся перед самым носом его истребителя, потому что, как он объяснил командиру, «тот не начал первым».
«Уклонился от боя, — вот как определил его поступок командир. И проворчал: — Детский сад в полку развели».
После этого Борис поднялся в небо, полный решимости стать другим человеком. Он искал в небе врага, чтобы доказать товарищам, каким стойким и хладнокровным воином он может быть. Но патрульный полет над Гомелем уже подходил к концу, горючее на исходе, а фашистов не было.
Он повел свой И-15 бис на большой высоте, в облаках, к аэродрому. Точно рассчитав курс, вынырнул из облаков почти над аэродромом — и увидел врага. Перед глазами мелькнули жирные черные кресты «Хейнкеля-111». Борис тут же нажал на гашетки пулеметов и — закрыл глаза. Он проскочил уже далеко вперед, когда решился открыть их и оглянуться: вражеский самолет камнем падал к земле.
На аэродроме к нему первым подбежал друг Иван Сомов и восторженно крикнул:
— Ну и красиво ты его сбил, Борька! Главное, «бочку» делаешь и — стреляешь! Здорово!