«в конце света они сгорят, на Паки свалятся бочки, и она умрет, а потом ее сожрут крысы, Рауля Гарсию разрубит пополам топором работник со склада, когда увидит, что он залез к нам во двор, а Луисито Кастро утонет в колодце с кипящей известью, и сверху на них на всех прольется огненный дождь, который сжигает только злодеев, а хорошие будут в Голландии, в полях с холмиками ждать Страшного суда»

О, да.

…На подъезде к Канельярве, над стареньким «Фольксвагеном» Вересня, разразился дождь.

Самый настоящий ливень, мощный и внезапный, хотя за несколько минут до его начала ничто не предвещало такого разгула стихии. День был солнечным и ясным, небо – безоблачным, и лишь у самого горизонта висела небольшая, похожая на овцу, тучка с чернильным подбрюшьем. Бросив на тучку рассеянный взгляд, Вересень вынул из кармана телефон, нашел в списке контактов номер Литовченко и нажал кнопку вызова. Капитан отозвался не сразу и не сразу ответил на Вересневское приветствие. С десяток секунд в трубке слышался отборный мат, перемежаемый указаниями, которые Литовченко кому-то раздавал.

– Концы соскальзывают? Так закрепите их получше, идиоты, вашу мать!.. Чтобы через пять минут колымага была на берегу, иначе я за себя не ручаюсь!..

Вересень оперативно включил лингвистические фильтры и подумал: хорошо, что он не взял с собой дурацкого парня, чьи нежные уши сразу бы свернулись в трубочки и опали, как сухие листья. И – поплыли, поплыли бы неведомо куда в мутном потоке ненормативной лексики и лагерной фени.

– Здесь Вересень, – спокойно произнес он, дослушав про колымагу.

– Угу.

– Я на подъезде.

– Угу.

– Хотелось бы уточнить вашу дислокацию.

Литовченко коротко и довольно толково объяснил, как проехать к месту происшествия, после чего Вересень спросил:

– Я так понимаю, к утопленнику прилагается колымага?

– Угу. Затонула вместе с ним. Приедешь – сам увидишь. Если, конечно эти уроды ее поднимут.

– Поднимут же когда-нибудь, – философски заметил Вересень.

Литовченко оказался не менее философичен:

– Угу.

В тот самый момент, когда и.о. начальника убойного отдела отключился, и грянул ливень. Теперь по небу неслись отары чернильных овец, а небесные сторожевые псы, невидимые с земли, направляли их в нужную сторону раскатистым рыком. Вода лилась по лобовому стеклу, и дворники не справлялись с ее потоком, хотя работали на полную мощь. Августовские ливни повышенной интенсивности отличаются тем, что быстро проходят. И Вересень решил подождать, пока дождь хотя бы немного стихнет. Он вдруг вспомнил, что в день, когда было найдено тело Кати Азимовой, тоже шел дождь. Не августовский – октябрьский, но не менее сильный. И – странный. То есть, для большинства людей, включая самого Вересня, он был самым обычным. И дождю не было никакого дела до простых смертных, что тоже вполне обычно. Но к Кате…

К Кате тот дождь отнесся с нежностью. Немилосердно колотящий по головам, плечам и спинам всех остальных, он почти не касался ангельского Катиного лица. А если и касался – это были едва заметные, ласковые прикосновения. Капли осторожно стекали с ее век, с кончиков губ, с крыльев маленького аккуратного носа, – и исчезали где-то под шеей, не оставляя после себя никаких следов. Дождь смыл кровь с Катиных ключиц, как будто ее и не было вовсе. Но этот жест отчаяния не оживил Катю Азимову, а всего лишь включил отсчет времени по расследованию ее дела.

Которое так и не было раскрыто.

Похоже, и дело неведомого Вересню утопленника тоже начинается с дождя.

…Он ни за что бы не проехал это место. Во-первых из-за обилия машин: здесь стояли два «уазика» – один принадлежал убойному отделу, а на бортах второго крупными буквами было выведено «МЧС». К заднему бамперу убойного лепился серебристый минивэн с надписью «Криминалистическая лаборатория». Еще один минивэн без опознавательных знаков застыл на противоположной стороне дороги. Остальные автомобили обсели обочины идущей вдоль озера грунтовки: два «Форда», одна «Мазда», один «Ситроен» с панорамным люком. Замыкала колонну видавшая виды «девятка» с тронутыми коррозией подкрылками. Скорее всего, выкормыш отечественного автопрома принадлежит местному участковому, – решил про себя Вересень. Пристроившись в кильватере «девятки», он выбрался из машины и осмотрелся. К озеру вела довольно широкая песчаная тропа, обсаженная соснами. Сосны росли здесь повсюду, они защищали озеро от посторонних взглядов. Так что увидеть его поверхность можно было лишь с тропы. На тропе хорошо просматривались глубокие следы какой-то техники – то ли трактора, то ли бульдозера. Пройдя по ней метров пятьдесят, Вересень уткнулся в некое подобие пляжа, совсем небольшого, размером с волейбольную площадку. На пляже царило столпотворение, но Вересень нашел Литовченко сразу: тот стоял на лысоватой кочке, скрестив на груди руки, как Наполеон.

Наполеон, наблюдающий за состязанием по пляжному волейболу. Занятно.

Ливень, совсем было прекратившийся, зарядил снова, и Вересень, мельком взглянув на ландшафт, поразился тому, как похоже это озеро и этот дождь на дождь и озеро из его последнего сна. Найди десять отличий, что называется.

Но одно отличие, все же, было. И существенное. У самой кромки воды стоял небольшой подъемный кран на гусеничном ходу – это его траки оставили вмятины на тропе. От крана к воде тянулись стальные тросы, и в тот самый момент, когда Вересень подошел к Литовченко, над поверхностью возникла голова, упакованная в трубку и маску. Водолаз поднял руку со сложенными колечком большим и указательным пальцем, – и тотчас нырнул обратно.