Самое странное заключалось в том, что Чейз Денверс был младше сестер Махткесс на целое поколение.

Уютно устроившиеся собаки лучились счастьем. Маришка ковырялась в тарелке. Тара Чейн жадно поглощала свою порцию. Я расправлялся с пищей в темпе рабочего человека. Денверс стоял за моей спиной. Я сидел напротив Тары Чейн. Маришка расположилась между нами, на боковой стороне стола, справа от меня.

– Мадам Хедли-Фарфоул разбудила меня ночью, ускользнув от наших лучших заклятий, – провозгласил Денверс.

Сестрам это не понравилось. Я не так встревожился, поскольку не был лично знаком с дамой. Маришка вообще перестала есть.

– Чего хотела Орхидия? – спросила Тара Чейн.

– Она выражалась неопределенно. Однако судя по всему, больше всего ее интересовало местонахождение данного джентльмена, вашего друга.

Я ткнул себя в грудь. Меня? Быть того не может. Но Тара Чейн поняла намек и кивнула.

Плохо. Очень плохо.

– Она сказала почему?

– Нет. Как я сообщил, сэр, она вела себя загадочно. Тем не менее это, судя по всему, было связано с трагедией, постигшей вашу супругу.

– Как это? Погоди. Забудь. Вопрос снят. Ты сказал, она была не слишком откровенной.

Он кивнул, его лицо ничего не выражало. Манекены вошли в моду.

– Определенно, сэр.

– Какие-нибудь странные особенности в ее поведении?

Надеюсь, она не сочинила некую безумную идею насчет меня или моей связи со случившимся с ее близнецами.

Мои собственные близнецы сидели с отстраненным видом. Маришка наклонила голову, словно пыталась различить какой-то слабый звук, доносившийся издалека. Тара Чейн шептала себе под нос. Ее слышала только многоножка. Она выползла из-под буфета и уплыла куда-то по воздуху.

Интересно, Лунная Гниль когда-нибудь избавится от этой твари?

Хотя зачем? Времена нынче такие интересные.

Или многоножка не даст себя прогнать.

С колдовством такое часто случается. Выпустить бяку из бутылки – одно, загнать обратно – совсем другое.

Тщательно обдумав ответ, Денверс сказал:

– Полагаю, она просто хотела поговорить, сэр, о ваших общих потерях. Но судя по всему, считала бездеятельность роскошью.

Знакомо. В такие моменты хочется причинять вред и убивать, пока собственные боль и тревога не утихнут.

– В таком случае она скоро объявится, – подвела итог Тара Чейн. – И сообщит, что ее интересует. Чейз, ты прыгнул выше головы. Я почти готова поддаться искушению и повысить тебя.

– Почти, мадам?

– Почти. Если я это сделаю, ты начнешь постоянно лезть из кожи вон, пытаясь устроить все наилучшим образом. Вот тут-то пойдут ошибки, и мне придется тебя уволить.

– Очень хорошо, мадам, – ответил Денверс. – Возможно, вы правы.

– Разумеется, я права. За всю историю мнений я никогда не ошибалась, за исключением того единственного раза, когда решила, что неправа.

– Разумеется, мадам. Просто удивительно, как вам удается постоянно оставаться правой, даже когда вы не соглашаетесь с мадам Маришкой, которая тоже всегда права.

Денверс повернулся к Маришке. Может, ей следовало немедленно пригрозить ему увольнением, но она не приняла участия в игре. Она блуждала в пустошах собственных мыслей.

– Фи! – сказала Тара Чейн. Подобное словцо редко услышишь в наши дни, если только не предпочитаешь тусоваться с ребятами намного старше тебя. – Ладно, Чейз, пока тебе ничего не грозит. Расскажи, что ты узнал о случившемся прошлой ночью на Холме.

Она даже не сомневалась, что Денверсу найдется что рассказать.

Денверс приступил к пространному описанию, которое позволяло предположить, что он лично стал свидетелем двух отдельных инцидентов, один из которых продолжался около часа и привел к значительному сопутствующему ущербу, а затем окончился ничем, когда на дуэлянтов накинулись соседи.

– И вновь старичье вставляет палки в колеса юной жизнерадостности. Что значит небольшой ущерб собственности, когда тебе весело?

Моя шутка упала на пол и, игнорируемая обществом, скончалась в конвульсиях.

Столкновение раздуло угли межклановой ненависти, зародившейся за много поколений до начала турниров. В этом пожаре приняло участие немало людей, а не только предписываемые правилами состязания бойцы и их компаньоны. Ни одна семья не пожелала признать ритуальное поражение.

Всплыл очередной изъян турнирной концепции.

– Бьюсь об заклад, Операторы всполошились, – сказал я.

Похоже, саботаж больше не требовался. Турнир разваливался сам по себе.

Никто не желал придерживаться замшелых дуэльных правил.