– Ты здесь? Я обыскался тебя! – Его голос прервал ее мысли, она вздрогнула и вынырнула из сонной неги. – Чем ты тут занимаешься?

– Сплю, – честно ответила Арина, наслаждаясь тем, что он потерял ее и искал.

– И ты не прикасалась ни к чему, что принадлежит мне? – спросил он требовательно.

– А что принадлежит тебе? – поинтересовалась Арина, а Максим за долю секунды сбросил с себя шорты и раскрыл стеклянные створки кабины, чтобы присоединиться к ней.

– Во-первых, все твое тело, – возмущенно заявил он. – Но прежде всего твои оргазмы. И оба комплекта твоих чудесных, истерзанных губ.

Максим протянул руки, поднял ее с полу и прижал ее к себе, сонную и теплую, совершенно расслабленную и разморенную монотонным журчанием горячих струй. Он вел счет своим победам, ее оргазмам и каждой ссадине на ее теле, словно это были призы в каком-то неизвестном и никем не объявленном квесте.

– Ты думала обо мне, пока была здесь? – спросил он, намыливая ее тело большими своевольными ладонями. Его губы танцевали на краю ее верхней губы, она чувствовала его дыхание и его взгляд всей влажной кожей. Его руки требовательно теребили ее другие, нижние губы, соскальзывали в разрез нежной плоти, но сознательно обходя зону клитора.

– Нет, – солгала она, смутно жалея, что нирвана, в которую она провалилась, отдавшись объятиям горячей воды, оборвана. Он не позволит ей прожить и минуту, не думая о нем, пока она нужна ему. Он сделает все, чтобы разбить ее сердце, и она не может ничего этому противопоставить. Она никогда уже не сможет быть прежней.

– О чем же ты думала? – нахмурился он.

– Я хотела забыться.

– Почему? – Он прищурился и крепко взял ее за плечи. – Что ты хотела забыть и что ты чувствуешь сейчас?

– А ты? Ты чувствуешь что-нибудь? – перебила его она. Цунами всех этих сумасшедших дней накрыло их с головой. Ее синие глаза встретились в его серыми, и полумрак ванной комнаты сгустился между ними.

– Ты должна думать обо мне всегда, постоянно! – требовательно произнес он.

– А если я не хочу этого? – Поединок взглядов, начиненных взрывчаткой. Он еще крепче сжал пальцы на ее плечах.

– Я хочу, чтобы ты запомнила меня навсегда, Белоснежка! – провозгласил он будто с какой-то скрытой угрозой.

– Зачем? – возразила она с деланым удивлением. – Я бы, напротив, хотела запомнить только отдельные моменты.

Она врала, врала напропалую, чувствуя какую-то отчаянную решимость и злость. И ее ложь была бы видна невооруженным взглядом, но между ними текли струи воды, и прятаться за ними было куда легче.

– Отдельные моменты? – разозлился Максим. Он захватил ее запястья одной рукой и завел руки ей за спину, нависнув над ней, как огромная скала. Что он сделает? Она никогда еще не видела его в ярости. В нем всегда было слишком много самоконтроля. Может быть, надо остановиться? Но жаркие ночи перемешались в ее голове с холодными словами, в памяти вспыхнули испещренные мелким шрифтом листы контракта. Играй роль, Белоснежка!

– Слишком много эмоций. – Арина сделала шаг вперед и вставила между его ног свою. Возбужденный член уткнулся в ее бедро. Выкрученные назад руки саднили, отдаваясь болью в плечах, но она терпела. – Я потом захочу построить нормальное будущее. Почему тебе так важно быть моим воспоминанием там, в будущем, к которому ты не имеешь никакого отношения?

– Я не знаю, – процедил он хмуро. – Не думал об этом. Так ты хочешь забыть меня, когда кончится это лето?

– Хотела бы этого, – кивнула она, чувствуя, как сердце сжимается в ужасе, а сознание кричит – нет, нет, она все врет! Не верь ей. Она хочет тебя!

– Умно, моя дорогая, – отрывисто бросил Максим, проведя свободной рукой по влажным и черным ее волосам. Она стояла, не шевелясь, как он любит, и чувствовала себя несчастной. – Не думал, что ты столь прагматична.

– У меня хороший учитель, – пожала она плечами.

Несколько секунд Максим просто молчал, затем его пальцы разжались, и Арина испугалась, что вот сейчас он выйдет из душевой кабины и оставит ее навсегда. Только не это. И снова мысль, что она лишится его безвозвратно, парализует ее, и слезы наворачиваются на глаза.

Но Максим здесь, он только на шаг отступил назад, туда, где у стены притулилась мраморная скамеечка. Он садится на нее, несколько секунд изучающе рассматривает Арину, тщетно пытающуюся скрыть смятение. Потом чуть расставляет ноги и тихо командует, восстанавливая «статус-кво», на долю секунды ими утраченное:

– Повернись ко мне спиной, Белоснежка.

Она исполняет то, что ей велено, с радостью. Стоя к нему спиной, легче глотать слезы. Она знает, как ему нравятся ее заплаканные глаза, но сейчас она не хотела бы ему их показывать.