— Знает ли пан Марьян о том, что связывает вас с Зомбеком?

— Ничего не знает. Все соседи уже шепчутся, одному ему невдомек. Потому что его это не касается, поверите ли. Он только и думает, как бы нажраться да поспать. Следит, чтобы в доме всегда была еда, а сам ни гроша не дает на жизнь. Я сама зарабатываю… на все… уж сколько лет…

Голос Фальконовой сорвался, она начала всхлипывать.

— Я никогда не была женой. Кухаркой, прачкой, уборщицей, посудомойкой, на посылках бегать, уголь таскать, поверите ли, но женой никогда. Марьян только…

— Могу я поговорить с паном Марьяном?

— Можете, почему нет. Но его уже несколько дней нет дома. Бывает, что выйдет чего-нибудь выпить, а вернется через три дня.

— Пани Фальконова, давайте поговорим искренне, я хочу у вас кое-что спросить. Если бы ваш муж дознался о связи с Зомбеком, устроил бы он ему скандал? Не поколотил бы его, не убил? Вы сказали, что он пьяница и скандалист.

— Марьян? Поколотить, убить? Из-за меня? Да вы что… Ну, если бы только совсем пьяный. Он по трезвости только одно и знает: водка да жратва. И тогда море ему по колено, поверите ли, было бы поесть и выпить. А потом у него голова с похмелья трещит. Он уже сидел несколько раз за драки и какие-то кражи. А Эмиль — это золотой человек, у него сердце есть. И обещал, поверите ли, что обеспечит мне старость, сказал, что кое-что для меня откладывает.

Ее глаза снова повлажнели, она часто заморгала.

— Что вы знаете о его знакомых? Может он получал какие-нибудь письма, или кто-то его навещал?

С самого начала Фальконова отнеслась ко мне с доверием и даже не задумалась, для чего я ее расспрашиваю. Теперь же она резко изменила тон, ощетинилась:

— А какое вам дело до Эмиля? Что вообще милиция может от нас с ним хотеть? Что ж это, человеку уже и полюбиться нельзя, коли охота есть? Не читала таких запрещений! А что грешу, так это мое дело. Беру этот грех на себя. После смерти воздастся по заслугам кому надо, не вам. Вы уж идите себе, у меня еще стирки много.

— Пани Фальконова, — сказал я, — Зомбека нет в живых. Его убили.

Я даже не мог предполагать, что эта сорокалетняя женщина, повидавшая жизнь и привыкшая к терпению, так отчаянно, безумно отреагирует на известие о смерти Зомбека. Она долго плакала, жаловалась на свою судьбу и на несправедливое небо.

— Это не судьба, пани Фальконова, а дело рук человеческих. Людей убивают люди, а не судьба…

— Какие там люди! Изверги, дикие звери! Как можно было убить такого человека, совершенно безвредного, доброго?! Никто, никто не был таким добрым, как он. Я-то уж, поверите ли, всю жизнь… Нет, никогда к нему никто не ходил, только я, каждое воскресенье, у него не было друзей. Что это у вас? Билеты? Ах да, мы с ним были в кино… Раз в месяц он всегда водил меня в Кино… Это был золотой…

Она вновь зарыдала.

Я долго ждал, пока Фальконова успокоится. Я утешал ее, хотя и знал, что в таких случаях никакие уговоры не действуют и лучше оставить страдающего человека в покое, чтобы утихла тоска и он сам справился со своей болью.

— Скажите, а в последние воскресенья вы не замечали ничего необычного? Пан Эмиль был таким, как всегда?

Фальконова взглянула на меня уже более осознанно, вытерла слезы. Я почувствовал, что вопрос снова возбудил в ней недоверие.

— Нет, — сказала она, — он никогда раньше таким не был, поверите ли, как в последние недели. Что-то его грызло, словно он чего-то боялся. Я спрашивала, в чем дело, но он мне не отвечал.

— У него была семья?

— Я была для него всей семьей, поверите ли. А настоящей у него не было. Он потерял всех еще в оккупацию, но ничего о них не рассказывал. Говорил, что прятался в каком-то монастыре, но где это было и когда, поверите ли, ничего не могу сказать…

Выходя из подвала, пропахшего мылом и сыростью, я сказал Фальконовой, что еще загляну к ней. Путь она, если вдруг что-то припомнит, сразу же позвонит мне по телефону.

— Чем быстрее мы раскроем тайну его смерти, тем лучше для вас, — добавил я. — Потому что пан Эмиль оставил сберегательную книжку на ваше имя.

Фальконова покачала головой, и в ее глазах опять блеснули слезы.

— Что мне с этих денег, — тихо сказала она. — Такого человека, как Эмиль, я уже никогда больше не найду, нигде и никогда…

Уже выходя из ворот, я заметил тень какого-то мужчины. Услышав мои шаги, он отшатнулся и исчез в темноте. Я побежал за ним и услышал, что впереди тоже кто-то бежит. Я остановился. Шаги затихли в соседней подворотне. Я заглянул туда и проверил, есть ли кто-нибудь на лестнице. Обыскал все закоулки, спустился даже к подвалу — он был заперт на щеколду. Я никого не обнаружил, и на меня вдруг навалились страшная усталость и неверие в успех следствия.

На следующий день мне позвонил майор Птак. Он сказал, что дело Зомбека получило исключительный резонанс и с нашей группой хочет поговорить сам начальник управления полковник Галицкий.

Через полчаса в кабинете майора.

Так мы оказались все вместе: поручик Витек, сержант Клос и я. Несмотря на то, что у нас не было ничего конкретного, майор был настроен весьма доброжелательно. Он просмотрел наш отчет, задавал вопросы, прислушивался к самым противоречивым мнениям и, как обычно, записывал что-то в толстой голубой тетради.