— Ты прав, Марчук. Только сегодня я скажу тебе больше. Столько, что ты не выдержишь.

— Вы мне как будто угрожаете? — спросил он. — Не понимаю.

— Поймешь через полчаса, — отрезал я. — А теперь слушай. Я уже рассказал тебе, как получилось, что кассир открыл дверь. Он спросил тебя о письме, потому что ты сказал, что у тебя есть какое-то письмо. Он потребовал подать ему конверт через щель приоткрытой двери. Тогда ты оттолкнул его и вошел в комнату. Так?

— Вы можете говорить все, что хотите, — отозвался Марчук. — Капитану милиции все можно.

Сержант Клос стоял чуть позади Марчука и смотрел на меня с осуждением. Он не одобрял метод, который я собирался применить к Марчуку сегодня; по крайней мере, он всегда твердил о том, что следователь должен войти в доверие к преступнику, пробудить в нем раскаяние.

Это хорошо для сержанта Клоса, подумал я, но в данном случае такой способ вряд ли что-нибудь даст.

Бывали, правда, случаи, когда некоторые из нас не могли добиться от подследственных ни слова — тогда они просили помощи у Клоса. Мне трудно объяснить, как он с этим справлялся и на чем строилась его система допроса, но несомненно одно: он не был для преступников судьей или обвинителем, мстителем или палачом — Клос перевоплощался для них в брата, товарища, чуть ли не в соучастника., Он разговаривал с ними на их собственном языке, его представление о мире соответствовало их представлениям. Он обладал какой-то особенной чуткостью и быстро понимал душевный склад допрашиваемых, становился как бы их подобием и самым непонятным образом возбуждал в преступниках уверенность, что только абсурдный случай усадил их по разные стороны письменного стола. Потому что, мол, с таким же успехом и он, Клос, мог оказаться на их месте, а они — на его. Так сержанту становились известны секреты, недоступные для других.

Я приказал сержанту снять с Марчука наручники, потом попросил его выйти и подождать за дверью. Клос внимательно посмотрел на меня, и я понял значение его взгляда. В эту ночь он стал воплощением моей совести и знал, что я боюсь его правоты, самого его присутствия, которое может помешать мне преступить рамки законности. Именно поэтому я и попросил его уйти.

— Франек, ты должен выйти — здесь необходимо создать особый настрой, чтобы восстановить момент убийства, атмосферу того дня. В этой комнате могут быть только два человека, как тогда…

— Понимаю, — ответил он, — не надо так много говорить.

Однако прежде чем выйти, он все же заблокировал язычки двух французских замков: боялся за меня или не доверял моим силам — и хотел на всякий случай обеспечить себе возможность быстро войти в комнату. Мы еще не знали — да и откуда было знать, — что всего через полчаса оба станем жертвами этой преувеличенной осмотрительности.

— Ты знаешь, почему кассир не хотел тебя впустить, — сказал я Марчуку, — Он готовил деньги к выплате. Другая причина его осторожности тебе известна так же хорошо, как и мне, — он боялся, что его прикончат. Приоткрыл Дверь и потребовал, чтобы ты подал ему письмо, которого У тебя вообще не было.

— Вы не можете угостить меня сигаретой? — спросил Марчук.

— Нет. Я сказал, чтобы ты слушал и думал только о том, что я говорю.

— Говорите, что вам угодно, я не вмешиваюсь. Только я не курил уже несколько дней.

Он был взбешен тем, что я ему отказал.

— Сейчас тебе будет чем заняться, Марчук. Ты сам сыграешь роль кассира Зомбека.

Марчук потер суставы пальцев.

Через щели между досками, которыми были забита дыра, вырезанная в железной двери, виднелась тень сержанта Клоса. До нас докатывались приближающиеся взрывы грома, где-то далеко молнии полосовали небо, гроза уже уходила в сторону города.

Левой рукой я достал пистолет и снял его с предохранителя. Правая болталась на перевязи, каждое ее движение причиняло мне боль.

— Ты захлопнул за собой дверь, вынул пистолет и молча пихнул Эмиля Зомбека в сторону кассы. — Говоря это, я подтолкнул Марчука к сейфу, раз и другой. Неожиданность — вот мой единственный козырь.

— Потом приказал ему открыть кассу. Быстрее, быстрее, говорил ты, торопись! Ты совсем запугал его и не хотел, чтобы он успел прийти в себя. Эмиль Зомбек еще не понимал толком, о чем речь. Возможно, решил, что ты хочешь украсть деньги, приготовленные к выдаче. Он знал, что в сейфе их нет — они лежали на столе, миллион семьсот тысяч злотых. Прежде чем открыть тебе дверь, он прикрыл стопки банкнот газетой. Так?

Марчук взглянул на стол, который стоял за барьером, делившим комнату на две части. Перед тем как впустить его сюда, все лежащие на столе предметы я накрыл газетой. Теперь Марчук заметил ее — видимо, забыл эту деталь, потому что тогда на столе так же лежала газета, — и побледнел. Вот это уже хорошо! Теперь дальше, дальше, уже нельзя давать ему останавливаться. Начиналось то, на что я так рассчитывал.

— Эмиль стоял там, где сейчас ты. Он был напуган, у него дрожали руки. Хотел что-то сказать, о чем-то спросить, но ты не дал ему говорить.

Мне показалось, что Марчук непроизвольно кивнул головой.

— И Зомбек открыл сейф, — добавил я.

Две сверкнувшие в этот момент молнии ярко осветили бледное, вспотевшее лицо Марчука. Он смотрел на три железные полки, которые я еще раньше вынул из сейфа и прислонил к его боковой стенке.

— Ну что? Чего ждешь? Ведь ты играешь роль Эмиля Зомбека. Открывай кассу! Поворачивай ключ, открывай!

Марчук с трудом овладел задрожавшими руками и отворил дверцу. Я знал, о чем он сейчас думает: «Не поддаваться, выдержать, снова сыграть дурачка перед этим проклятым сыщиком».