Несмотря на эти «перестраховки» — договоры, 15 мая 1935 года заседание Политбюро постановило:

«1. Создать Оборонную комиссию Политбюро для руководства подготовкой страны к возможной войне с враждебными СССР державами.

2. Создать Особую комиссию Политбюро по безопасности для ликвидации врагов народа.

3. Провести во всей партии две проверки — гласную и негласную.

4. Обратиться ко всем членам и кандидатам партии с закрытым письмом о необходимости повышения большевистской бдительности, беспощадного разоблачения врагов народа и их ликвидации».

Началось, — стали выискивать «пятую колонну», после убийства Кирова началась вторая чистка.

Стоит отметить, что эта чистка началась как превентивная мера против «внутренних врагов» в ожидании грядущей войны и обеспечения безопасности страны. Принятые руководством СССР в апреле-мае 1935 года решения однозначно говорили о том, что СССР, после принятия Германией 17 апреля 1935 года закона о воссоздании вооруженных сил, стал готовиться к войне с ней. Обращает на себя внимание фраза — «беспощадное разоблачение», ибо можно понять «беспощадную борьбу» или — «беспощадное наказание», но «беспощадное разоблачение» должно было пониматься как разоблачение и сразу беспощадное наказание.

В борьбе с новым врагом Сталин подключил и такой мощный ресурс, как Коминтерн, 7-й Конгресс которого прошел в июле-августе 1935 года в Москве. Стремительно растущий во многих странах фашизм объявлялся теперь главным врагом коммунистов, и было объявлено о создании единого антифашистского фронта.

Во-вторых, это борьба с потенциальным союзником вероятного врага внутри СССР, который тем более планирует террор. С 1 декабря по 15 февраля 1935 г. было арестовано 843 оппозиционера. Гершель Ягода очень старался, — и этими арестами пытался максимально себя прикрыть, перестраховать. Ягода на допросе 26 мая 1937 пояснял: «После суда над ленинградским террористическим центром, после осуждения Зиновьева, Каменева и других, в Ленинграде были проведены массовые операции по высылке зиновьевцев. Высылали их почти без всякого предварительного следствия. И это меня устраивало, потому что была исключена возможность провала». То есть — заговорщики убирали свои же мелкие и средние «сошки», чтобы не допустить провала своих серьёзных фигур.

В этих условиях была усилена и борьба с преступностью. Как последствия жесткого раскулачивания десятки тысяч беспризорных подростков шатались по городам и вынуждены были совершать преступления. 7 апреля 1935 года было принято постановление ЦИК и СНК СССР «О мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних». А 20 апреля 1935 года Политбюро утвердило секретное разъяснение суду и прокуратуре о том, что к числу уголовных наказаний, предусмотренных законом от 7 апреля 1935 года, к несовершеннолетним преступникам, начиная с 12-летнего возраста (до этого было с 18-летнего возраста) «относится также и высшая мера уголовного наказания (расстрел)».

По этому поводу любопытно отметить «гибкость» Сталина — именно в этот период, 4 мая 1935 года, Сталин доходчиво объяснял молодым офицерам ценность человеческой жизни (отрывок из «Речи в Кремлевском дворце на выпуске академиков Красной армии»):

«Я вспоминаю случай в Сибири, где я был одно время в ссылке. Дело было весной, во время половодья. Человек тридцать ушло на реку ловить лес, унесенный разбушевавшейся громадной рекой. К вечеру вернулись они в деревню, но без одного товарища. На вопрос о том, где же тридцатый, они равнодушно ответили, что тридцатый «остался там». На мой вопрос: «Как же так, остался?» — они с тем же равнодушием ответили: «Чего же там ещё спрашивать, утонул, стало быть». И тут же один из них стал торопиться куда-то, заявив, что "надо бы пойти кобылу напоить". На мой упрек, что они скотину жалеют больше, чем людей, один из них ответил при общем одобрении остальных: «Что ж нам жалеть их, людей-то? Людей мы завсегда сделать можем, а вот кобылу, попробуй-ка сделать кобылу? (Общее оживление в зале).

Мне кажется, что равнодушное отношение некоторых наших руководителей к людям, к кадрам и неумение ценить людей является пережитком того странного отношения людей к людям, которое сказалось в только что рассказанном эпизоде в далекой Сибири.

Так вот, товарищи, если мы хотим изжить с успехом голод в области людей и добиться того, чтобы наша страна имела достаточное количество кадров, способных двигать вперед технику и пустить её в действие, мы должны прежде всего научиться ценить людей, ценить кадры, ценить каждого работника, способного принести пользу нашему общему делу. Надо, наконец, понять, что из всех ценных капиталов, имеющихся в мире, самым ценным и самым решающим капиталом являются люди, кадры. Надо понять, что при наших нынешних условиях "кадры решают всё". Будут у нас хорошие и многочисленные кадры в промышленности, в сельском хозяйстве, на транспорте, в армии, и наша страна будет непобедима». По злобной иронии судьбы это было сказано Сталиным перед 1936-1939 годами.

Вернемся к рассмотрению сталинских мер в СССР по подготовке к войне — в-третьих, несмотря на репрессии в партии, перед войной необходимо было консолидировать общество, особенно необходимо было примириться с самой обиженной в последнее время частью общества — крестьянством. Советский журналист Иван Солоневич в 30-х годах писал: «Достаточно хорошо зная русскую действительность, я довольно ясно представляю себе, что будет делаться в России на второй день после объявления войны: военный коммунизм покажется детским спектаклем. Некоторые репетиции этого спектакля я видел уже в Киргизии, на Северном Кавказе и в Чечне».

Для проведения этой примирительной линии немало сделал назначенный 3 марта 1935 года новый прокурор СССР А.Я. Вышинский, который ещё недавно был ректором Московского государственного университета (1925-1928 гг.), а затем перешел на работу в прокуратуру. В далеком прошлом меньшевик поляк Андрей Януарович Вышинский сидел в тюремной камере вместе со Сталиным, там и подружились. Антисталинист, и, соответственно, «антивышинист», современный троцкист А.И. Ваксберг в своей книге «Царица доказательств. Вышинский и его жертвы» (1992 г.) отметил: «Вышинский был единственным образованным человеком во всем сталинском руководстве, кто в уцелевшем сталинском окружении знал хоть один иностранный язык? Боюсь, мало кто знал как следует даже русский». Если бы для полноты правды А. Ваксберг себя не ограничивал бы и «не постеснялся» указать — кто в этот период в СССР знал плохо или очень плохо русский язык — вообще было замечательно, а то опять за спиной Ваксберга маячит «святая Ложь» Э. Радзинского.