– Кому средь вас была ниспослана недобрая погода и дурное оружие в схватке? – раскатился по площади звонкий голос. Перед величественным, недавно возведенным зданием с беломраморными колоннами собралась толпа. Перед толпой в рубище из мешковины стоял жрец. Раскинув руки, он воплями доносил до народа свое послание. – Чьи молитвы многим богам остались безответны?

– Мои молитвы всегда были настолько безответны, что я и молиться перестал, – проворчал Ральф.

– И нету в том удивления! – возвестил жрец. – Ибо нет на свете многих богов, но Бог едина! Никакие чары искусных эльфов не смогли сокрушить Ее! Объятья Единого Бога и врата Ее храма распахнуты настежь перед каждым из вас!

– Храма? – Ярви нахмурился. – Мать строила здесь монетный двор. Она собиралась чеканить монеты, все до одной равного веса. – Теперь же над входом парило солнце о семи лучах – солнце Единого Бога, бога Верховного короля.

– Она дарует вам свой кров, свою милость и свое пристанище! – горланил жрец. – Требуя взамен лишь одно: возлюбите Ее так, как она любит вас!

Ничто сплюнул на камни.

– Что с этой любовью станут делать боги?

– Здесь многое поменялось, – промолвил Ярви. – Окинув глазами площадь, он еще чуточку ниже натянул капюшон.

– Новый король, – Сумаэль облизнула шрам на губе, – новые порядки.

Все услыхали, как отворилась дверь, и Ярви оцепенел. Все услыхали стук сапог в коридоре, и Ярви через силу сглотнул. Дверь в покои раскрылась, и Ярви сделал шаг навстречу, и замер, не в состоянии дохнуть…

Пригибаясь, вошли два раба – ладони на мечах. Два здоровенных инглинга в серебряных ошейниках. Ничто ощерился, сверкнула сталь – он потянул клинок из ножен.

– Нет! – выпалил Ярви. Этих двух он знал. Рабы его матери. А вот, в сопровождении Сумаэль, в комнату влетела та, кому они принадлежали.

И она не изменилась.

Статная и суровая, умащенные золотые волосы уложены сияющими завитками. На ней были драгоценности, но из тех, что поскромней. Великий ключ королевы, ключ от казны Гетланда, исчез с цепочки, ему на место пришел ключ поменьше, инкрустированный черными рубинами, похожими на капли пролитой крови.

Это Ярви тяжело было убедить спутников в своем королевском титуле, достоинство же и величие его матери само собой озарило комнату до самых углов.

– Боженьки, – прохрипел Ральф и, морщась, преклонил колени. А за ним поспешно опустились сестра Ауд, и Джойд с Сумаэль, и два раба. Ничто стал на колени последним, уперев глаза, как и кончик меча, в пол, так что на ногах остались только Ярви и его мать.

Она не отдала должное их порыву. Она безотрывно смотрела на Ярви, а тот на нее, словно никого больше не было рядом. Она двинулась к нему, не улыбаясь и не хмурясь, и остановилась немного поодаль – такая красивая, что глазам было больно смотреть, и он почувствовал, как их обожгло слезами.

– Мой сын, – прошептала она – и обхватила его, и прижала к себе. – Сынок. – И обняла так крепко, что ему стало даже немножко больно, и его лоб увлажнился от ее слез, а ее плечо – от его.

Ярви вернулся домой.

Прошло какое-то время, прежде чем мать отпустила его, продолжая держать за плечи и осторожно утирать его слезы со щек. До него дошло, что теперь он глядит ей в лицо, не поднимая головы. Значит, он вырос. Вырос во многих смыслах.

– Видимо, твоя подруга сказала правду, – проговорила она.

Ярви медленно кивнул:

– Я живой.

– И научился застегивать плащ, – добавила она, потянув застежку и убеждаясь, что плащ затянут туго.

Она слушала его рассказ молча.

Молча выслушала о набеге и сожжении Амвенда. О предательстве Одема и о том, как Ярви падал в соленые морские воды.

Неужто Гетланду достанется полкороля?

Молча она слушала и о том, как его обратили в раба и как раба продали. Лишь глаза ее то и дело возвращались к отметинам на его шее.

Одни негодные отбросы.

Под ее молчание он сбежал с корабля, сносил долгие муки во льдах, бился за жизнь среди эльфийских развалин – и Ярви не переставая думал о том, какая прекрасная из этого получилась бы песня. Ему бы только дожить до поры, когда слова положат на музыку.

Сами знаете, в хорошей песне не все герои доживают до конца.

И когда повествование дошло до гибели Анкрана, а затем до смерти Шадикширрам, Ярви вспомнил багряный нож в руке, вспомнил, как хрипел он, и хрипела она, и у него перехватило горло. И он закрыл глаза, не в силах говорить дальше.