Впереди была целая жизнь. Много в ней было незнакомого, захватывающего, полного неожиданных поворотов, людей, с которыми предстояло подружиться либо, наоборот, держаться от них подальше, новых городов и стран, дорог и знакомств. Шебаршина ожидала дипломатическая карьера, все ступени которой были хорошо известны всякому сотруднику Министерства иностранных дел, даже самому несообразительному.

Все эти ступени Шебаршину предстояло пройти и стать, в конце концов, послом. Во всяком случае, он себя к этому готовил.

Разве это плохо — быть Чрезвычайным и Полномочным представителем в какой-нибудь стране — например, в Индии? Или в Бирме? А?

С Пакистаном у Шебаршина связаны воспоминания, скажем так, очень родственные — примерно такие же родственные, как и с Марьиной Рощей: в Марьиной Роще он совершил первые, очень неровные, испуганные шаги по земле и впервые услышал человеческую речь, потом — песни и музыку, попробовал хлеб, а в Пакистане сделал первые профессиональные шаги: после окончания института он был направлен на работу в наше посольство в Карачи.

Должность была самая незавидная, неприметная, но, как показалось, Леониду Владимировичу, очень интересная — помощник посла. Заодно Шебаршин исполнял обязанности его личного переводчика.

Посол был старый, опытный и мудрый — Иван Фаддеевич Шпедько. И что еще было хорошо: неприметная посольская должность дала Шебаршину возможность познакомиться, как он вспоминал позже, «со многими крупными деятелями Пакистана, иностранными послами, видными бизнесменами», и более того — начать «учиться искусству дипломатической беседы».

Через некоторое время Шебаршин получил самый малый пост в посольской иерархии — атташе, «по этому случаю сшил костюм у лучшего пакистанского портного Хамида и почувствовал себя дипломатом». Находился, как говорят в таких случаях, на седьмом небе от счастья.

Но атташе — еще не дипломат, и Шебаршин понимал это хорошо.

Через некоторое время в Карачи появился новый советский посол Михаил Степанович Капица, работать с ним оказалось много интереснее, чем со Шпедько.

Спустя некоторое время один из влиятельных членов пакистанского правительственного кабинета Зульфикар Али Бхутто — министр природных ресурсов — пригласил нового посла к себе в гости на родину, в фамильное имение в Ларкане. Посол с женой Лидией Ильиничной поехал в гости на поезде, а в Ларкану из Карачи пошла посольская машина — громоздкий «додж» с двумя седоками — с водителем и молодым переводчиком Леней Шебаршиным.

Та поездка запоминалась Шебаршину на всю жизнь — он увидел Пакистан не с парадного столичного входа, а с изнанки, из глубины.

На ночевку остановились в Хайдерабаде — унылом городе, где на улицах совершенно не было видно женщин, сами улицы были заплеваны, полны вонючих луж и лавок с древними ржавыми вывесками. Ночевали тем не менее в отеле «Риц». Номер на двоих — это пара плетеных из веревок кроватей, серые, некогда бывшие белыми, простыни, в полу — дыра, чтобы туда можно было опорожняться. Вот и все удобства. Еще в стенке был водопроводный кран. Но он то работал, то не работал — не поймешь.

Всякий обед — любое блюдо, даже в ресторане — прежде всего огромное количество мух и перца. Нигде позже Шебаршин не встречал такого количества мух и перца в еде, как тогда в Пакистане, в городе Хайдерабаде.

Он написал: «Обед был примечателен обилием перца и мух. Мраморный столик в столовой издалека показался черным. Ожидавший гостей официант — рубаха навыпуск и босиком — взмахнул тряпкой, и черная поверхность моментально побелела, а тишина заброшенной столовой сменилась отчетливым жужжанием. Еще взмах тряпки над столом — мушиное войско рассеялось по комнате. Во всяком случае, обращать на него внимание уже не стоило, надо было только следить, чтобы наиболее дерзкие насекомые не пикировали в суп. Перец во всем — в супе, курице, подливке к курице, в тарелке вареного риса. Только в чапати, плоской, свежеиспеченной из муки грубого помола лепешки, перца нет».

Наверное, в поездке той ничего не было лучше горячей лепешки чапати, снятой прямо со стенки тандыра. Похоже, именно с этих лепешек и началась любовь Шебаршина к Востоку.

В следующий раз остановились на ночлег в «Даг бангла» (бунгало) — обычный почтовой гостинице. Собственно, гостиница эта представляла из себя некое служебное помещение для командированного чиновника — дом, сооружение, построенное в колониальном стиле, с высокими потолками и знакомыми сплетенными из веревок кроватями.

Вентиляции не было, как не было, собственно, и электричества; постояльцы пользовались панкхой — деревянной рамой, обтянутой материей, за один край привязанной к балке; к другому краю была прикреплена веревка, за эту веревку слуга раскачивал панкху и создавал некую видимость обдува в комнате.

Но это англичане имели слуг, без слуги англичанин не англичанин, а вот как обходились Шебаршин с водителем, никому не ведомо — может быть, раскачивали панкху по очереди. Либо вообще плюнули на нее…