В тот же день Косыгин выступал перед большой аудиторией: собралось примерно две тысячи человек. Чтобы защитить собравшихся от беспощадного солнца, хозяева соорудили навесной шатер, накрыли им целую травяную поляну. На это выступление пришли все, кто мог, — и Стукалин, и Шебаршин, и половина посольских работников.

В руках у Косыгина, когда он выступал, был крохотный листок, на нем начертано всего три пункта — об этом он собирался говорить, больше не было ничего, и за помощью он ни кому не обращался — все цифры держал в голове. Говорил, как всегда, блестяще, хотя в некоторых местах иногда, может быть, и суховато.

В первом ряду, под навесом, сидел американец, генеральный консул, он же, как было известно нашим, являлся и резидентом разведки Штатов. По национальности резидент был поляком, очень неплохо знал русский язык.

В руках он держал диктофон. Когда говорил Косыгин, американец включал диктофон, когда шел перевод Суходрева — выключал: то ли пленку экономил, то ли предпочитал иметь дело только с оригиналом выступления.

Встреча закончилась, он подошел к Стукалину и признался с улыбкой:

— Виктор, у вас отличный премьер!

— Генри, когда вам понадобится отличный президент, скажите нам с Шебаршиным — мы поможем!

Американец засмеялся. Стукалин — тоже.

Спросил:

— Генри, а отчего вы выключали диктофон, когда шел перевод Суходрева?

— Все-таки английский язык я знаю лучше его, — сказал американец.

Посмеялись еще немного и разошлись. Шебаршин все время находился рядом.

Улетел Косыгин из Карачи уже совершенно здоровым.

Работа в Пакистане была интересной, Шебаршин постоянно оказывался в центре крупных политических событий, там он познакомился — как и хотел — со многими интересными людьми…

В своих дневниках Шебаршин рассказал, как закончилась жизнь блистательного пакистанца Зульфикара Али Бхутто, который был не только министром и премьером, но и некоторое время президентом страны, председателем правящей партии. Его звали уже «председатель Бхутто» — почетное имя, почетное обращение…

В апреле семьдесят девятого года Бхутто не стало.

Произошло это на рассвете, к нему в тюрьму пришли полицейские, начальник тюрьмы, какие-то чиновники — полтора десятка человек. Бхутто был заточен своими противниками в одну из самых секретных и страшных тюрем Равалпинди.

«На голом бетонном полу, под невыносимо режущим светом электрической лампы лежит человек, ни единым движением не отзывающийся ни на топот, на скрежет замка, ни на оклик. Дряхлый, изможденный, с остатками седых волос, прикрытый невозможно продранными и измызганными лохмотьями старик разбужен пинком в бок. Тюремный врач отыскивает высохшую, обтянутую пергаментной нечистой кожей, покрытую ссадинами и язвами руку и, торопясь, делает инъекцию. Старик вздрагивает, блеснувшие было глаза гаснут. Он чувствует еще, как кто-то приподнимает его тело с пола, чувствует, что его куда-то волокут, пытается идти сам и повисает на жестких руках полицейских…».

Через несколько минут его подтащили к виселице, на шею накинули веревочную петлю, и председателя Бхутто не стало.

Работать в Пакистане было непросто. Прежде всего, конечно, из-за изматывающего климата, жары, от которой человек очень быстро превращается в обычную мокрую тряпку — надо было видеть того же Косыгина в этих условиях.

В такую жару, естественно, развиваются всякие микробы, к людям прилипают болезни, с которыми бороться трудно, разве только на английский манер — стаканом виски, но на виски не всегда хватало денег… А если честно, очень часто не хватало. Кстати, хороший напиток виски — единственный крепкий алкоголь, который не вызывает у человека такую страшную болезнь, как цирроз печени.

Далее. У пакистанцев была хорошая контрразведка, и хотя основные силы ее были направлены на работу против подданных соседки Индии, контрразведка, как свидетельствует Шебаршин, держала под прочным колпаком и советских граждан. Это означало, что «нельзя пользоваться телефонами, установленными у советских граждан, нельзя попадаться вместе с интересующим тебя лицом на глазах посторонним, нельзя встречаться с ним у себя на квартире, нельзя выходить на встречу без проверки: нет ли наружного наблюдения», и так далее. Агенты контрразведки находились повсюду.

Прежде всего это была прислуга, которая имелась практически в каждом доме, и иногда очень доброжелательная матрона с половой щеткой в руках или весело щебечущий мужичок-привратник, совершенно безобидный, могли оказаться очень опасными агентами…

Наружное наблюдение за нашими людьми осуществлялось не только из кабин автомобилей, но и со стационарных постов.

Агентом, сидящим на стационарном посту, также мог быть любой совершенно неприметный пакистанец: и чистильщик обуви, и торговец сухими фруктами, и владелец газетного или табачного киоска. А еще была такая категория постоянных осведомителей пакистанской контрразведки, как ночные сторожа.