Сына до Москвы Поляков не довез, тот уже был нетранспортабельным, самому же, помимо воли чиновников, на свои деньги лечить сына у Полякова не хватило решимости, да и денег этих не было, и сын умер.

И тут, судя по всему, генерала охватила жажда мести — он не смог сдержаться и добровольно пришел к американцам, начал работать на них. Добровольно. Черкашин говорит, что денег он не брал, брал только подарки.

Вот так обстоятельства (и люди, естественно, имеющие конкретные имена и фамилии) иногда загоняют человека в угол, из которого он бывает не в состоянии выбраться. Одни стреляются, другие замыкаются в себе, третьи прощают обиду, четвертые с головой погружаются в работу и забывают обо всем, пятые предают Родину.

Поляков выбрал «пятый угол». Таких, к слову, меньше всего.

В Индии Шебаршин пристрастился к теннису, научился очень неплохо играть — обладал хорошим ударом, умел неплохо подавать и поражать противника кручеными мячами, теннис вошел в его жизнь, как и книги, до самой старости, до той поры, пока не начало отказывать сердце, а одышка так плотно брала за горло, что перед глазами начинали суетливо метаться неприятные красные блохи.

Обстановка в Индии тем временем оставляла желать лучшего: Индира Ганди, прочно державшая власть в руках, неожиданно сделала несколько ошибок и упустила ее, хотя сама Ганди не раз говорила на разных совещаниях — перефразируя Черчилля, надо полагать, — что у Индии нет друзей или врагов, все это величины непостояннае, постоянными могут быть только национальные интересы. И не более.

Советский Союз старался во всем поддерживать Индиру Ганди, иногда даже слепо, прогнозы, не самые утешительные, которые иногда исходили из резидентуры в Дели, в Центре игнорировались, было такое впечатление, что их просто-напросто бросали в мусорную корзину.

Тем временем в Дели вспыхнул большой политический скандал: один из судей на целых шесть лет лишил Индиру Ганди права избираться в парламент, предыдущее ее избрание признал недействительным. Многомиллионный Дели захлестнули огромные митинги. Национальный конгресс — партия, которой руководила Ганди, — старался защитить своего лидера, но это не всегда получалось у него так, как надо.

В конце концов Индира Ганди ввела в стране чрезвычайное положение. А что такое чрезвычайное положение в условиях ожесточенной политической борьбы? Это строгая цензура, запрет газет, критикующих правительство и его политику, арест наиболее приметных оппозиционеров.

Введение чрезвычайного положения было, конечно же, ошибкой: народ не прощает жестокого обращения с ним. Люди долго помнят и унижения, и боль, и обычную слепоту, когда надо было посмотреть открытыми глазами на обстановку и принять мудрое решение — может быть, даже одно-единственное из двух десятков возможных.

Индире Ганди не простили ее ошибки.

Когда в семьдесят седьмом году на выборах ее партия потерпела поражение, которого Индия до той поры не знала, Ганди покинула свой пост, хотя доброе отношение советского народа к ней сохранилось — она как была у нас национальной героиней, так и осталась.

Шесть лет работы Шебаршина в Индии пролетели стремительно — словно бы несколько дней — так быстро пронеслось время. Остались друзья, остались воспоминания, остались впечатления — многоцветные, очень яркие.

Надо было возвращаться в Москву.

Когда холодным апрельским днем Шебаршин прилетел в Москву и самолет приземлился в Шереметьево, то первое, что он увидел в иллюминаторе, был снег — плотный, густой, крупный, хватающий за душу снег, падал он тихо-тихо… В Индии такого снега не бывает. Он записал в дневнике: «Как хороша все-таки наша весна — хмурая, неулыбчивая, непостоянная, но такая понятная. Еще одна московская весна — много ли у меня их будет?».

Игорь Сабиров познакомился с Шебаршиным в восьмидесятом году — прилетел в Тегеран через три дня после того, как там свершилась революция, и город гудел, будто огромный муравейник, толпы людей с горящими глазами маршировали по улицам, выкрикивали лозунги, скандировали, — очень часто звучало имя имама Хомейни, прибывшего только что из Парижа.

В общем, обстановочка была не то чтобы нервная — опасная. В голову невольно приходили мысли о том, что когда-то точно такая же толпа совершила налет на наше посольство, не пощадила казаков, защищавших его территорию, убила великого русского писателя Грибоедова, автора «Горя от ума», — всякая резня в Тегеране имеет, честно говоря, исторические корни.

На заборах, на стенах домов красовались антиамериканские и антисоветские лозунги. Наиболее распространенный из них вообще поражал восточной многослойностью: «Англия хуже Америки, Америка хуже Англии, Советский Союз хуже Англии и Америки вместе взятых». Это — слова Хомейни, ставшие лозунгом. Так что тривиальные «Смерть Советскому Союзу» или «Смерть Америке» — это еще цветочки, из которых ягодки могут и не вырасти. А вот из цветистого и очень жесткого высказывания Хомейни ягодки могут вырасти и точно вырастут — так тогда показалось Сабирову.