— Да ладно заливать! Принято там, у них, в Москве…

— Я, как старший по должности и чину, прошу прекратить прения! — веско вмешался Грибман. — Мы вам и так, граждане, на халяву такую палку ставим!

— Да это мы в порядке профессионального трепа…

Но Володя уже не следил за шутливой перепалкой, внимательно наблюдая за Сергеевым. Вот он подошел к кабинке, предъявил паспорт. Держится уверенно, словно танк на параде.

— Господа офицеры! Ваш человек справа от турникета. У двери помещения индивидуального досмотра. Бывший комсомольский вожачок… А ныне — старший смены таможни Фомичев.

Таможенный офицер подошел к Сергееву, о чем-то его спросил и, взяв под локоток, увлек за собой. Паук пауком!

Грибман, Скворцов и Галкин, поспешая за питерцами, спустились вниз, слегка притормозив перед погранцом. Один из местных оперов сунул ему в рыло свою ксиву. Пограничник, слегка ошалело заглянув в документ, без сопротивления дал запихнуть себя в ближайший угол, и вся команда, уже без дерготни и сутолоки, прогулочным шагом влилась в транзитную зону. Здесь они замерли, будто прошедшие таможенные формальности пассажиры, настраивающиеся на долгий и небезопасный перелет.

Через несколько минут дверь, за которой скрылся объект, отворилась, и из-за нее шагнул Володин подзащитный. Шагнул почти что по-строевому, принимая по ходу фальшивые извинения от своего приятеля Фомичева. С расстояния в пятнадцать метров едва ли можно было с точностью сказать, что именно Фомичев наговаривает на ухо каменеющему журналисту, но странная скованность последнего бросалась в глаза. Сергеев, будто слепоглухонемой, не обращая внимания на своего сопровождающего, продолжал печатать шаг ко входу в посадочный рукав. Вслед ему, неслышно скользя по гранитной плитке, устремился и Галкин. Без труда догнав Сергеева, он легко хлопнул его по плечу. От неожиданности Сергеев по-лошадиному дернул мордой, очки полетели на пол. Только теперь до последних тонкостей удается разглядеть его лицо. Точнее, слепок с него, гипсовую маску с когда-то живой, пусть даже опухшей, с разбитыми губами, но все же человеческой физиономии.

— Это не мой чемодан… — медленно произносит маска. — В нем нет моей рубашки… Ты же сказал, что я ее должен купить? Вот я и купил. Она там… — Журналист замедленно, словно робот автосборочного конвейера, приподнял руку, указав на дверь «смотровой ямы», где синхронно со стуком выскользнувшего из рук Сергеева чемодана втыкали в стену бывшего комсомольского вождя.

— Может, присядем? — предложил Галкин, подхватив за ручку упавший кофр. Теперь он узнал, сколько весят сорок пять миллионов долларов по стартовым, оптовым ценам — в пересчете на алмазы. Пустяки…

— Серега! Слетай за представителями этого стеклянного фонда. Пусть поприсутствуют при вскрытии, и вызовите врача — мне кажется, наш приятель не выдержал напряжения последних дней! — Галкин подвел Сергеева к свободной банкетке и насильно усадил на нее, прислонив журналиста к стене. Ну кто знал, что так получится?

Размышлявший где-то в одиночестве Скворцов присел рядом с Сергеевым, отупело пялясь в пространство транзитной зоны. Сейчас они стали в чем-то схожи: словно единоутробные братья мамаши-шизофренички. Еще не хватало, чтоб и у прокуратуры шарик за ролик заскочил…

— Игорь, ты как?

— Все нормально, порядок…

— Тогда вскрываем! — Галкину тоже передалось напряжение, и он принялся бестолково лапать чемодан руками: — Черт бы подрал эти кодовые замки! Да и сам этот кофр! Его что, зубилом колоть? — Со слабой надеждой он обернулся к местным ребятам — те были увлечены попеременным потряхиванием Фомичева. Взболтали его уже основательно — еще чуть, и пузыри пойдут. Трясут, приговаривая:

— Эй ты, зеленый! Какой код замков?

— Щас он вам скажет, ждите! — Один из эфэсковцев, возможно из техотдела, расстегнул барсетку и достал из нее несколько инструментов, напоминающих медицинские. — Щас мы его, родимого…

И действительно вскрыл, за каких-то десять секунд. Под крышкой, в вакуумных упаковках, — товар, пакет с документами на вывоз и с паспортами на камни. А рядом — до блеска выношенный «Коровин» калибра 6,35. Тоже в полиэтиленовом пакете с замочком.

Галкин, опередив всех, запустил руки в бумаги — очень уж хотелось выяснить, кто отвечал за перемещение ценностей через границу. То, что он прочел, нисколько его не поразило — все бумаги выписаны на Маркову Дарью Борисовну, хотя теперь этот факт уже не мог повлиять ни на судьбу Розанова, ни на дальнейшую карьеру журналиста. Вот она — цена незначительной ошибки в расчетах!

Фотограф крутился возле кофра, делая один снимок за другим, — камни решено было не распаковывать. Кто-то из парней уже сбегал наверх и отснял копии паспортов. Так и внесли в протокол. А Грибман тем временем уже погонял господина в коже вместе с его московским гарантом — нужно получить с них расписку. Да и парням из ФСК она необходима. Вот только кривились они слегка, пока их московский коллега распространялся о своих полномочиях.

Народ столпился вокруг чемодана, а Сергеев ни с того ни с сего вдруг принялся надрывно так подвывать, выкручивая под этот аккомпанемент пальцы на правой руке. Но как только упавшие с носа очки вернулись на прежнее место, вопли прекратились и клиент затих. К нему уже спешила бригада из местного дурдома с парой серьезно настроенных санитаров. Мишу-журналиста ловко спеленали, вкатили какой-то гадости в бедро, и его расплывшаяся в идиотской улыбке рожа отразила наступившие в мятущейся душе равновесие и благодать.