– Значит ли это, что время миротворцев закончилось? – спросил в наступившей тишине Дарвус. – Или нам следует ждать нового миротворца?

Этеокл поднял взгляд к окну, за которым царила необычайно звёздная ночь.

– Давнее проклятие вражды постепенно слабеет. Но пока корни его не выполоты, пока не разрублены узы ненависти и не разбиты цепи непримиримости – об эпохе мира рано говорить. Я не пророк, но думаю, что нам не стоит ждать нового миротворца. Мы все миротворцы отныне. Эпоха примирения продолжается.

Взошло солнце, озаряя Восточные врата Амархтона и выходящий из них караван. Люди шли, щурясь от встречных солнечных лучей, и было что-то очень приятное в этом слепящем диве. Многие сидели в повозках, преимущественно те, кто ещё не вполне оправился от ран после великой битвы.

Растрепав чёрные волосы, Автолик сидел у вожжей, подставляя голову солнцу. Лучи согревали, и боль от полученных в бою ран была не такой сильной.

– Есть легенда, что когда-то давно, тысячи лет назад, в Каллирое жило племя могущественных титанов. Их оружие и магия были настолько совершенны, что у них не было никаких врагов. От скуки они каждые несколько сот лет создавали себе достойного противника – могучее крылатое чудовище – химеру. И каждый раз химера оказывалась настолько сильна, что убивала титанов одного за другим, и никто не мог её одолеть. И лишь когда весь их род оказывался на грани гибели, находились герои, которые убивали химеру. В честь победителей устраивали великие празднества, их почитали, о них слагали песни. А затем снова наступала скука. Новое поколение титанов жаждало подвигов. И создавало себе новую химеру. Как знать, может быть, одна из этих химер и положила конец их роду. И взяла себе грозное имя – Хадамарт.

Автолик недолго помолчал, как бы раздумывая над собственными словами.

– Мы, люди, очень похожи на этих глупых титанов. Однако у нас есть преимущество: мы медленно, с трудом, но всё-таки приходим к мысли, что главный монстр – это тот, что внутри нас. А это значит, что когда-нибудь мы осмыслим и оставим эту дурацкую вражду и перестанем плодить своих химер.

– Чего это ты разошёлся с утра пораньше, философ, – пробурчал, лёжа на боку, Иолас. – И без тебя всё болит.

– Боль пройдёт, – сказал Автолик, и с улыбкой поглядел на сидящую рядом Флою. Вьющиеся волосы девушки ниспадали на заплаканное лицо.

– Пройдёт? – прошептала она. – Не знаю. Никтилена, Калиган, Маркос… умом тронуться можно.

– А ты тронься, как я, легче станет. Только тронутый может не бояться ни смерти, ни смерти близких людей… Впрочем, – Автолик поглядел навстречу солнцу, – у тебя ещё всё впереди. В Ордене вольных стрелков сплошь сумасшедшие, так что и тебя это ждёт. Правда, согласно кодексу, в орден не принимают женщин и особенно молодых девушек, но, в конце концов, глава я ордена или нет? Могу и изменить правила.

– Спасибо Автолик. Если бы не ты, не знаю, что бы я делала.

– Всё хотел спросить, почему ты не осталась в Аргосе? Дарвус предложил тебе занятное место. Должность советника короля, это тебе не с вольными бродягами водиться.

– Нет, – решительно ответила девушка. – Больше никаких дворцов. Всё, что мне нужно, есть рядом.

– Вот и славно, – улыбнулся Автолик. – В Мелисе много интересного теперь намечается.

Караван растянулся. Следом за повозками вольных стрелков выезжали тяжёлые морфелонские телеги. На одной из них сидел худенький паренёк в одеждах послушника по имени Ильмар и внимательно смотрел на другого парня – седого, однорукого, с закрытыми глазами.

– Как себя чувствуешь, Мелфай?

– Скверно. Всё болит. Порой нестерпимо.

Послушник понимающе закивал.

– Да, тяжело тебе. Я-то помню, какая боль была, когда мне моррак руку изломал. До сих пор побаливает… Это пустяк, конечно, у тебя хуже, – добавил он поспешно.

– Одна рука – это ничтожно низкая плата за то, чтобы вырваться из той ловушки, в которую я сам себя завёл, – прошептал Мелфай. – Ты даже не представляешь, насколько это малая цена. При мысли, что я отделался всего лишь рукой, я чувствую себя таким счастливым, что боль забывается.

– Вот так диво! – с удивлением сказал Ильмар. Ему и впрямь было непонятно, как может быть счастливым человек, неделю тому потерявший руку. Он-то со своей изломанной рукой чуть веру не потерял от отчаяния. – Ты мог обрести могущество, – произнёс послушник почти шёпотом. – А выбрал такое страшное увечье. Как ты решился на такое?

Мелфай криво усмехнулся.

– Сейчас в это не верится, но я до последнего колебался. И если бы не почувствовал тогда, что Маркос готов идти до конца, до победы, то не решился бы. Точно бы не решился.