Шрифт:
— Может, она была треснута? — спрашивает Сахаров.
Вот тип!
— А может, вы думаете, я состояния шлюпки не знаю? — Мичман вытягивает из кармана часы. — Перекур! — Он смотрит на циферблат: — Пять минут, и как раз к обеду вернемся… — и щелкает крышкой.
— Ничего себе! — говорит Леха. — Уже обед!
Кашин раскладывает на валуне китель и поясняет:
— Земля-то вертится!
А по-моему, она качается. Колени дрожат. Я опускаюсь на песок и вижу, как ребята один за другим валятся рядом, блаженно распрямляя горящие ладони.
Дымное, сверкающее, огромное, качается перед нами море.
И только Юрка стоит. Смотрит на море. Совсем не исподлобья. И складки у него на переносице нет.
XVI
— Не служба, а малина! — сказал я.
— Черника, — серьезно поправил Вадик.
Мы сидели у костра и варили в миске варенье из черники. Мы были «дневальными у шлюпок». На Горелом озере. Бывают и такие наряды!
Чернику я собрал на небольшом островке. Вон он, его отсюда видно. Сходил туда на шлюпке, и все. А вообще-то ягод сейчас в лесу везде полно.
— Нет, а сахару маловато, — сказал Вадик.
— Съедим и так…
Съели.
— Может, еще соберем? — спросил я.
— Сахару-то нет…
Вадик подобрал ноги, положил на колени подбородок и лупоглазо уставился в одну точку. Потом достал из кармана огрызок карандаша. Еще посидел. Стал что-то писать в тетрадке по радиотехнике.
«Сочиняет», — заскучал я.
Если человек сочиняет, с ним не разговоришься.
Зато я первый услышал, как слева, где тропинка, зашелестели кусты, увидел мелькающее в листве платье и желтый сарафан.
— Здравствуйте!
Передо мной стояла яркая, синеглазая женщина — жена одного из старших офицеров:
— Нельзя ли нам перебраться на остров, за черникой?
Она сделала испуганные глаза и улыбнулась.
А чуть позади стояла Наташа…
— Можно! — сказал я, стараясь не задохнуться.
Оглянулся на Вадика. Он сочинял…
— Пожалуйста. Вот к этой шлюпке!
Они подходили. Я слышал. А посмотреть не смел.
— Я не упаду? — спросила жена офицера. — Будьте любезны, дайте мне руку! Спасибо. Ой!..
Наташа сошла сама. Дочь Авраамова!
Они усаживались на корме. Я вдруг понял, что, когда возьмусь за весла, мы окажемся лицом к лицу… А почему бы и нет?
Так… Весла в уключинах, все в порядке. Я оглянулся еще раз. Вадик сочинял!..
— Как вы быстро гребете! — щебетала яркая женщина. — Это вы здесь научились?
— Здесь.
Я оглянулся — островок был уже близко. Действительно, быстро… А зачем? Но шлюпка такая легкая, а вода гладенькая. Не то что на море.
— Никогда не думала увидеть на Соловках такую красоту! — восторгалась женщина. — Эти могучие леса, озера…
Наташа молчала.
Я очень хотел посмотреть на нее и не мог — не решался. Хоть бы спросила о чем-нибудь… Ведь уже скоро — шлюпка идет быстро! Гребок. Еще гребок…
Я посмотрел.
Наташа опустила ресницы.
Навсегда, на всю свою жизнь напомню ее серые глаза. Оказывается, они вовсе не голубые! Почему-то после того вальса я думал, что они голубые. И маленький розовый шрам на щеке. И ее пальцы, заплетающие косу. И еще — длинную, совсем свежую царапину у нее на ноге, ниже колена.
Девчонка, наверное, сорвиголова!
Островок надвигался. Теперь надо было лихо ошвартоваться.
Я оглянулся, прикинув расстояние до берега. Сделал последний рывок веслами. Встал на банку, разматывая пеньковый конец, вплетенный в рым на носу шлюпки. Предупредил:
— Может качнуть, держитесь!
И прыгнул.
— Ах! — вскрикнула яркая женщина.
Чудачка она. Чего ахать?
Я подтягивал шлюпку.
Наташа откинула косу за спину и опять опустила ресницы.
— Пожалуйста, — сказал я, удерживая борт шлюпки у самого берега.
— Большое вам спасибо, молодой человек!
Полная красивая нога перешагнула борт.
Я стал глядеть в сторону: сейчас и Наташа…
— Вы за нами приедете?
— Приду обязательно. Когда?
— Ну-у, — женщина переглянулась с Наташей, — через часик?
— Да.
Вот и голос ее услышал.
— Добро! — сказал я.
Теперь можно было не грести, а просто опускать весла в воду и смотреть, как они уходят в лес. Смотреть на желтый сарафан Наташи, на ее косы…
И она оглянулась!