Сегодняшний сеанс окончен.

Во время любого сеанса — а обычно их примерно три в неделю — мы, не желая привлекать к себе внимание, оперируем не более чем пятью-шестью миллионами долларов. Наша прибыль без учета налогов составляет около девяти процентов в неделю. Несмотря на разветвленную сеть в Гане, на Фиджи, на Каймановых островах, в Лихтенштейне и Боливии, созданную нами для укрытия от налогов — через нее мы «отмываем» свои деньги, — мы можем прогонять через нее лишь около пяти процентов от всего капитала в неделю. Эта система позволяет нашей троице жить вполне прилично. Начав шесть лет назад в возрасте двадцати пяти лет с капиталом пять тысяч долларов, я стал одним из самых состоятельных людей в мире и добился этого исключительно с помощью интеллекта, настойчивости и экстрасенсорной способности получать доступ к завтрашним ценам биржевых бумаг.

Вот-вот наступит время следующего сеанса. Я должен передать (сейчас –n) котировки из вторника на ценные бумаги в портфеле, оставшемся с прошлой недели, чтобы он смог принять решение касательно того, что продавать. Я уже знаю, что он продал, но не стану портить ему удовольствие, сообщая об этом. Мы ведем себя друг с другом по-честному. После того как я закончу транслировать (сейчас –n) эти цены, снова на линии появится (сейчас +n) и передаст мне полностью новый список бумаг, в отношении которых я должен выработать свою позицию до того, как в четверг утром откроется Нью-Йоркская биржа. Тогда в четверг он сможет получить прибыль. Так мы и движемся от дня ко дню, по очереди смещаясь от одной роли к другой.

Однако именно в этот день в нашу жизнь вошла Селена.

Я допил вино, подал знак официанту, и в этот момент в Небесный зал вошла стройная темноволосая девушка. Одна. Высокая, изящная, восхитительная. В дорогом, льнущем к телу мономолекулярном платье. Под воздействием сложных программ смещения длины волн оно непрерывно менялось, включая и состояние полной прозрачности, от которого слепило глаза, и в то же время, поскольку это длилось совсем недолго, одеяние позволяло соблюдать определенную степень скромности. Черты лица под стать роскошному наряду: широко расставленные, блестящие глаза, изящный нос, твердая линия губ, слегка обведенных зеленым. Кожа необычно бледная. Никаких драгоценностей я на ней не разглядел (зачем золотить золото, зачем красить лилию?), но на прекрасной левой скуле был нанесен маленький ультрафиолетовый рисунок, избранный, очевидно, потому, что становился виден только в уникальном освещении этого зала.

Она мгновенно покорила меня. В ней было смешение черт, делающих ее неотразимой: она казалась одновременно застенчивой и необыкновенно сильной, пылкой и уязвимой, уверенной и смущенной. Девушка оглядела зал, по-видимому разыскивая кого-то, но не находя. Ее взгляд встретился с моим и… задержался.

Где-то в сознании (сейчас –n) резко сказал: «Я не воспринимаю тебя, (сейчас +n). Я не воспринимаю тебя!»

Я не обратил на него внимания. Встал. Улыбнулся девушке и жестом пригласил ее за свой столик. Сбросил «Гералд трибьюн» на пол. Бывают мгновения, когда есть вещи поважнее наращивания капитала на пять процентов в неделю. Она с благодарной улыбкой кивнула и приняла мое приглашение.

Когда между нами оставалось шагов двадцать, моя связь с (сейчас –n) и (сейчас +n) исчезла.

Я не имею в виду, что просто возник перерыв в процессе передачи слов или данных. Я имею в виду, что утратил всякое ощущение присутствия более раннего и более позднего «я»; это теплое, невыразимое словами братство, эта гармония, которую я постоянно ощущал с тех пор, как пять лет назад мы установили между собой контакт, — все исчезло, как будто повернули выключатель. В понедельник, когда прервалась связь с (сейчас +n), контакт с (сейчас –n) по-прежнему сохранялся. Теперь не стало ничего.

Я ощутил ужасное одиночество, ощутил гораздо сильнее, чем это может произойти с обычным человеком, поскольку мне было ведомо чувство товарищества, недоступное простым смертным, и испытал сильный шок от этого внезапного разрыва.

Потом Селена уселась рядом со мной, и ее близость полностью затмила для меня все.

— Не знаю, где он, и мне все равно, — сказала она. — Он слишком часто опаздывает. С ним все кончено. Привет! Я Селена Хьюз.

— Арам Кеворкян. Что будете пить?

— Шартрез со льдом. Зеленый. Я поняла, что вы армянин; едва пройдя половину зала.

Вообще-то я болгарин, в тринадцатом поколении. Армянское имя меня полностью устраивает. Я не стал поправлять ее. К нам заспешил официант; я заказал шартрез для нее и коктейль с сакэ для себя. Ее красота тревожила, ошеломляла, изумляла. Мы подняли бокалы, и в этот момент я на пробу потянулся к (сейчас –n) и (сейчас +n). Молчание. Молчание. Но… здесь была Селена.

— Вы не из Лондона, — сказал я.

— Я много путешествую. Время от времени останавливаюсь и здесь. Вообще-то я из Далласа. Слышите мой техасский акцент? А сейчас только что из Лимы. Каталась на лыжах в июле. А теперь вот Лондон.

— И куда дальше?

— Кто знает? А вы чем занимаетесь, Арам?

— Инвестициями.

— Зарабатываете таким образом на жизнь?

— Можно сказать и так. Стараюсь, по крайней мере. Не хотите ли пообедать со мной?

— Конечно. Здесь, в отеле?

— Снаружи жуткий туман.

— Что да, то да.

«Превосходно».

На вид я дал бы ей двадцать четыре, самое большее — двадцать пять. Возможно, недолгий брак три-четыре года назад. Личный доход не выдающийся, но вполне приличный. Опытная женщина, хорошо знающая мир, но каким-то чудом сохранившая в сердце своем невинность и волшебную мягкость души. Я влюбился в нее мгновенно.