Шрифт:
– Конечно…
– А как же?.. Мы же…
– У меня были какие-то желания. Теперь их нет.
– Ну, может быть, насчет посуды я был излишне категоричен.
– Нет. Все правильно.
– И насчет родителей можно как-то согласовать.
– А помада?
– Ну, в сущности, не страшно.
– А то, что вы мне не нравитесь?
– Ну, это исправимо.
– Вот и исправляйтесь.
И ушла.
«Он все время говорил в рифму…»
Он все время говорил в рифму.
Плевался, негодовал.
Но ничего не мог сделать.
«Забота моя такая. Работа моя такая. Жила бы страна родная. А я уже как-нибудь. Приходите, приносите, не забудьте, уносите».
Как он проклинал себя, но исправиться не мог.
И, что интересно, стихи у него не получались.
«Он ей очень нравился…»
Он ей очень нравился.
Она позвонила ему и сказала, что у нее есть два билета в театр.
Билеты сейчас дорогие.
Он пошел с ней.
У театра она сказала, что пошутила, что нет у нее никаких билетов.
Он честно сказал:
– Вас сейчас оставить или проводить куда?
Она сказала: «Оставьте сейчас».
И он ушел.
А билеты у нее, конечно, были…
«Телеграмма и муж пришли одновременно…»
Телеграмма и муж пришли одновременно.
Жена читает телеграмму:
«Приехать не могу! Встречать не надо. Не знаю, когда выеду. Тут такое произошло. Я не вернусь. Устраивай свою жизнь. Успокой детей. Андрей».
– Как хорошо, что ты приехал. А когда ты послал эту телеграмму?
– Не обращай внимания.
– Ну, слава Богу.
«Она любила задавать сразу несколько вопросов…»
Она любила задавать сразу несколько вопросов.
Он ухитрялся отвечать.
– Ну где ты? Как ты? Что с тобой? С кем ты сейчас? Как мама? Где Митя? Почему не звонишь? Как погода? Много ли людей в Аркадии? Как музыка?
– В Одессе! Так же. Ничего. С той же. Приболела. В спортзале. Через день. Пасмурно. Не так много. Ревут, сволочи.
Она долго пыталась соотнести ответы.
Потом говорила «тьфу» и бросала трубку.
Так он ее перевоспитал.
«Они встретились случайно…»
Они встретились случайно. Прошли.
Стали оглядываться. Улыбаться.
Опять подошли друг к другу. Улыбаются.
– Где я вас видел?
– Вы арестованы.
«По утрам я и он читали газеты…»
По утрам я и он читали газеты. Прочитав газеты, брались за книги.
Потом я писал. Он решал кроссворды.
В час дня мы обедали.
После обеда спали.
Я у себя.
Он у себя.
Хотя ему было неудобно.
Дело в том, что я был в санатории, а он сидел в кабине крана напротив, и ему страшно мешали рычаги. Все это происходило в советское время отдыха. Санаторий был имени Орджоникидзе.
А стройка называлась «Ударный труд».
«Позвонил он как-то себе домой…»
Позвонил он как-то себе домой 156–86–32. И в шутку спросил:
– Жванецкий дома?
Женский голос ответил:
– Да. Сейчас позову.
Он побелел.
Ему ответили:
– Да. Я вас слушаю… Алло…
– Э-это Жванецкий?
– Да. Что вам?
– Ничего. Я насчет текста для выступления.
– Завтра позвоните в одиннадцать.
– Хорошо.
На завтра тот от встречи отказался, но монолог прислал по электронной почте. Монолог явно в стиле. И, что самое страшное, очень неплохой.
«Теперь нас двое», – подумал он и записался на прием к психиатру.
«Как я умирал на одном концерте…»
Как я умирал на одном концерте.
Я на сцене.
В первом ряду пара.
Он и она.
Я начинаю говорить – они начинают говорить.
Я замолкаю – они замолкают.
Я им шиплю: «Замолчите!»
А они и после этого говорят.
Я чуть не заплакал, испортил все произведения, проклял все на свете, ушел со сцены, спросил: «Кто это?»
Мне сказали: «Это иностранец с переводчицей».
Неловкость
Что такое неловкость? Я хотел бы вам рассказать. Он подошел ко мне в Сан-Франциско в ресторане, в красивом костюме, в галстуке. Обаятельный. Интеллигентный, богатый, молодой. Боже мой!
– Я обожаю вас, – сказал он мне, а не я ему. – Я с двенадцати лет вас слушаю. Я вырос на ваших произведениях.
– Ну приходите на концерт, – сказал я, а не он.
Господи! Как он скис, Господи!
– Да? А когда? Сейчас я запишу… У меня нет ручки…
– Вот у меня…