Последним утром 1930 года корабль Эйнштейна пришвартовался в Сан-Диего. Десятки корреспондентов бросились на штурм палубы, причем двое из них, пытаясь забраться поскорее, свалились с лестницы. Пятьсот девочек в форме стояли на причале, готовые исполнить для него торжественную серенаду. Безвкусная приветственная церемония, заполненная витиеватыми речами и вручением подарков, длилась четыре часа.

У Эйнштейна спросили: живут ли где-то в другом месте Вселенной люди? “Возможно, какие-то другие существа, но не люди”, – ответил он. Имеется ли конфликт между религией и наукой? На самом деле нет, сказал он, “хотя это, конечно, зависит от ваших взглядов на религию”48.

Немецкие друзья, следившие по новостям за шумихой, поднятой в связи с его приездом, были удивлены и потрясены. “Мне всегда очень занимательно наблюдать за вами и слушать ваши речи в еженедельной хронике, – писала раздраженно Хедвига Борн. – Все эти украшенные цветами плоты с морскими нимфами и все такое. Как бы бредово это ни выглядело со стороны, меня не покидает чувство, что Господь знает, что творит”49.

Как упоминалось в предыдущей главе, во время этой поездки Эйнштейн посетил обсерваторию Маунт-Вилсон. Там ему предъявили результаты, свидетельствовавшие о расширении Вселенной и о необходимости отказаться от космологической постоянной, введенной им в уравнения общей теории относительности. Он также воздал должное постаревшему Альберту Майкельсону, аккуратно похвалил его знаменитые опыты, не обнаружившие эфирного ветра, но не сказал, что именно они послужили основой его специальной теории относительности.

Эйнштейн с головой погрузился во всевозможные развлечения, которые могла предоставить Южная Калифорния. Он посетил Парад роз, на специальном сеансе для него показали “На Западном фронте без перемен”, обнаженный, он принимал солнечные ванны, проводя выходные в доме друга в пустыне Мохаве. На киностудии в Голливуде группа, занимающаяся спецэффектами, сняла, как он делает вид, что управляет припаркованным автомобилем. Тем же вечером он с удивлением увидел результаты этой съемки: казалось, он носится по Лос-Анджелесу, поднимается в облака, перелетает через Скалистые горы и, наконец, приземляется в немецкой деревне. Ему даже предложили несколько ролей в кино, но он вежливо отказался.

Он вышел в Тихий океан ловить рыбу с Робертом Э. Милликеном, президентом Калтеха, который, как заметил Эйнштейн в своем дневнике, в университете “играет роль Бога”. Милликен – лауреат Нобелевской премии за 1923 год, который, как заметили в Нобелевском комитете, “проверил наиважнейшие уравнения фотоэлектрического эффекта Эйнштейна”. Он же проверил эйнштейновскую интерпретацию броуновского движения. Поэтому понятно, что, преобразуя Калтех в одно из самых известных научных учреждений, он усердно старался заполучить Эйнштейна.

Хотя между ними было много общего, на мир они смотрели столь по-разному, что напряженные отношения между ними были предопределены. В науке Милликен был столь консервативен, что сопротивлялся эйнштейновской интерпретации фотоэлектрического эффекта и отказу от эфира даже после того, как это подтвердили его собственные эксперименты. В политике он был еще более консервативен. Это был крепкий, атлетически сложенный сын проповедника из Айовы. Его склонность к замешанному на патриотизме милитаризму была столь же ярко выражена, как отвращение Эйнштейна ко всему связанному с войной.

Более того, под руководством Милликена Калтех развивался за счет щедрых пожертвований настроенных так же, как и он, консерваторов. Убеждения Эйнштейна, пацифиста и социалиста, раздражали многих из них. Они настоятельно советовали Милликену удерживать Эйнштейна от заявлений, касающихся земных, а не космических материй. Как написал об этом генерал-майор Амос Фрайд, нужно не стать “помощниками и соучастниками обучения молодежи этой страны предательству из-за того, что мы принимаем у себя д-ра Альберта Эйнштейна”. Милликен ответил одобрительно, осудив призыв Эйнштейна к сопротивлению милитаризму. Он решительно утверждал, что “замечание о 2 %, если такое вообще было сказано, невероятно услышать от человека, обладающего опытом”50.

Особо презрительно Милликен относился к Эптону Синклеру, писателю, известному представителю “разоблачительной журналистики” и защитнику профсоюзов, которого он называл “самым опасным человеком в Калифорнии”. Так же он относился и к актеру Чарли Чаплину, чья мировая слава была сравнима разве что со славой Эйнштейна, а левизной взглядов он даже перегонял последнего. Во многом именно благодаря волнению Милликена Эйнштейн быстро сдружился с обоими.

До приезда в Калифорнию Эйнштейн переписывался с Синклером, оба были приверженцами социальной справедливости, а по приезде он с удовольствием принимал многочисленные приглашения Синклера на разного рода ужины, вечера и собрания. Он даже остался вежлив, хотя и позабавился, попав на курьезный спиритический сеанс в доме Синклера. Когда миссис Синклер подвергла сомнению взгляды Эйнштейна на науку и духовную сущность человека, Эльза стала распекать ее за подобную самоуверенность. “Вы знаете, мой муж – самый умный человек в мире”, – сказала она. Миссис Синклер ответила: “Да, я знаю, но наверняка всего он не знает”51.

Во время экскурсии на Universal Studios Эйнштейн упомянул, что всегда хотел познакомиться с Чарли Чаплином. Директор студии позвонил Чаплину, тот сразу приехал и присоединился к Эйнштейнам на завтраке в студийном павильоне. Эйнштейн и Чаплин в черных фраках, рядом с ними – сияющая Эльза, появились вместе на премьере фильма “Огни большого города”. Когда под аплодисменты они шли к кинотеатру, Чаплин сделал запомнившееся (и очень точное) замечание: “Меня приветствуют потому, что все меня понимают, а вас приветствуют потому, что вас не понимает никто”52.