Я тогда тихо посмеялся над его словами за спиной, потому что когда я впервые испытал на себе, что такое секс, то я понял, что это самое потрясающее чувство. И я не собираюсь прекращать этим заниматься. Конечно, я никогда не посмел бы так сказать в лицо отцу Гоулю.

— Отца Гоуля не было уже долго у нас, — размышлял я. Карайканцы стали спустя некоторое время довольно открытым племенем к восприятию христианской религии, хотя поклонялись своим собственным языческим богам и духам. Отец Гоуль всегда приходил и проводил с нами около пары месяцев, затем он направлялся к другому племени. Он собственноручно учил меня и помогал не забывать мои знания по английскому языку, он разговаривал со мной на английском, чтобы я не забывал свой родной язык. Приносил мне большое количество книг для чтения, рассказывал исторические факты, учил и знакомил с географией нового и старого мира. Он всегда мне говорил, что однажды мне пригодятся мои знания, хотя на тот момент я вообще не понимал, почему он мне так говорит. Я был вполне грамотным человеком, так что мог вести спокойную и уединенную жизнь в пределах племени.

— Да… он ездил в соединенные штаты по важному делу, — проговорил приглушенно Парайла.

— Я уверен, что могу к его приезду поймать что-нибудь сытное и хорошее, — ответил я, придвигаясь немного ближе, опуская голову к нему на руки.

— Закариас, он приведет с собой еще одного человека, — ответил Парайла, но его голос почему-то звучал нерешительно.

Пожимая плечами, я сказал:

— Без проблем, я смогу обеспечить всех наших гостей ужином.

— Эти люди придут за тобой, — ответил он мягко, я уверен, что в тот момент я даже не понял его.

Вскочив на ноги, я посмотрел на него сверху вниз, в его глазах стоял страх, печаль и сожаление.

— Что ты имеешь в виду, говоря, что придут за мной? — проговорил я. Страх заполнил мой голос, сердце билось так, словно готово выпрыгнуть из груди.

Парайла встал из гамака, вытянул руку и погладил меня по голове. Затем он похлопал меня по плечу и стиснул его. Его взгляд был печальным, но уверенным.

— Пришло время возвращаться домой...В то место, к которому ты принадлежишь

Моргая, я открываю глаза и смотрю на Мойру, на ее красивое и милое лицо, пытаясь пробудить ярость и боль, которую я чувствовал в тот момент, когда Парайла мне сказал уезжать.

Все ушло. Абсолютно ушло. Я не могу почувствовать даже немного горечи. Но другие эмоции все еще находятся во мне, они только усилились. Тоска по моему дому и огромная любовь к моему приемному отцу. Это не уйдет никогда. Я понимаю, что очень благодарен ему за этот шанс. Зеленые глаза Мойры смотрят на меня с интересом, и я знаю... что чувствую так, только из-за нее.

Мойра

— Так что ты думаешь насчет этого? — спрашиваю я Зака, когда мы возвращаемся в огромный Лэнд Ровер, который нам любезно выделил Рэнделл, пока мы здесь находимся. У него есть пара машин, которыми он совсем не пользуется, они стоят в специально отведенном гараже со встроенной системой климат-контроля, управляемой из особняка.

— Да, мне было интересно. Но я не чувствую никакой привязанности к этому, не говоря уже о какой-либо близости, — говорит Зак, когда усаживается в джип, застегивая ремень безопасности.

Мы только что вышли из церкви, которую я выбрала, чтобы привести Зака на службу в среду вечером. Мы оба одеты очень удобно, в простые джинсы, ходили ужинать в пиццерию перед началом.

— Ты немного недоволен или растерян? — подмечаю я.

Зак безразлично пожимает плечами.

— Я не знаю, чего ожидал, потому все это для меня чужое. Я имею в виду, что я, конечно же, помню, чему меня учили про Христа. И пока я жил в Карайке, слушал рассказы отца Гоуля о церкви и о Боге, но я не чувствую никакой связи с этим, нет близкого чувства единения.

— Ну, это понятно, — говорю я ему в попытке успокоить и сжимаю крепко его руку, перед тем как завести машину. — Я думаю, вера требует практики, а у тебя ее не было.

— Я полагаю, просто это не мой тип веры, — с нажимом говорит он.

Когда я выезжаю на главную дорогу, я аккуратно спрашиваю у него:

— А что есть твоя вера? Во что ты веришь, Зак?

Он молчит в течение нескольких минут, смотря в окно, затем четко отвечает:

— Я верю в себя, в свое племя.

Мое сердце утопает в чувстве печали и горечи, потому что я делаю из его слов два вывода. Каждый проходящий день я все дальше и дальше поддаюсь его влиянию, я влюбляюсь в него. Я так отчаянно хочу, чтобы он остался тут, поэтому я прилагала все те усилия за тот короткой срок, чтобы он, может, что-то понял и захотел остаться здесь, со мной. И хуже всего то, что я отчетливо понимаю, что это уже не просто секс, это уже нечто большее. Я знаю, что когда он уйдет, больше в моей жизни не будет ничего восхитительнее. Таких, как он, просто больше нет. С течением времени я поняла чистоту его души, бескорыстие и всю ту смелость, с которой он принял новую жизнь, новые трудности. Он очень добрый, нежный и любопытный, терпеливый, что немало важно для мужчины. Когда он просто смеется, его голубые глаза смотрят на меня с нежностью или с заботой, с похотью, я понимаю, что я полностью в его власти.

Он безраздельно владеет мной, хотя даже и не понимает этого. Зак даже не представляет, какой властью обладает надо мной, и ведь даже не догадается, что я полюбила его всем сердцем. А я, как глупая девочка, продолжаю питать совершенно несерьезные надежды на то, что когда он уйдет, мои чувства не разрушат меня полностью.

— Я верю в тебя, — говорит Зак четко, и я поворачиваюсь и смотрю на него.

Его красивые глаза мерцают мягким светом. Я удерживаю его взгляд еще немного, перед тем как возвращаю все внимание на дорогу.