Небольшой салон этой замечательной артистки в Париже, популярен в артистических и литературных кругах.

Из русских вы можете встретить в нем: поэта Бальмонта, драматурга Сургучева, режиссера Евреинова, кино-артистку Веру Барановскую, этр-ал-сцен Комиссаржевскаго и многих других.

Все художественно, все съ большим вкусом, в этом салоне. На стенках – несколько портретов Унэ Бей, исполненных парижской знаменитостью, армянским художником Качадурьяном. Один из них, такой весенний, напоенный солнцем, напоминает по композиции прерафаэлитския картины Фра Бэато Анджелико…

Желая популяризовать в международных и русских кругах родную литовскую поэзию, Унэ Бей лучшие классические образцы ея издала по французски и по русски в превосходном переводе Константина Бальмонта.

Значительно раньше, Унэ Бей издала изысканным томиком стихотворения своего брата, выдающегося литовскаго поэта.

Не чужд искусства и супруг талантливой артистки, занимающий видное положение в кинематографическом мире Парижа. Этот симпатичный образованный человек – тоже литовец, получивший воспитание и образование в Америке. По профессии он инженер, прославленный в специальных кругах строитель и изобретатель.

В Париже снова прошел слух о смерти Базиля Захарова…

Как и все предыдущие, он оказался тоже «преждевременным.»

Правда, престарелый баронет, уже давно удалившись от жизненной сутолоки, коротает свои дни в шезлонге, на террасе своего замка, только изредка позволяя себе десятиминутную прогулку по дорожкам парка. Правда, ежедневное меню его не блещет разнообразием, заключаясь, главным образом, в рисовой каше… Но, все-же, он жив…

Тем не менее, многочисленные секретаря его все меньше и меньше начинают считаться с его личностью, подчас просто игнорируя его желания и намерения… Для них он уже умер, так сказать…

Недель шесть тому назад, я писал в «Парижских Огнях» о прискорбном случае с картиной одного русскаго эмигранта…

Когда номер журнала «Для Вас» прибыл в Париж, упомянутый офицер не замедлил вырезать из него, заметку, касающуюся Захарова и картины, и послал ее на личное имя сэра Базиля в его особняк на авеню Ош… в заказном письме.

Пока что – ни ответа, ни привета…

Письмо это, равно как и все предыдущия, равно как и сама акварель, несомненно не дошли до умирающаго «Короля Пулеметов», а ловкое окружение архимиллиардера надеется путем молчания погасить «историю»…

Кроме того, секретариат Захарова настолько привык ко всему, пишущемуся в международной прессе о «некоронованном король», что не придает статьям и заметкам никакого значения и, во всяком случае, никогда не доводит их до сведения своего патрона…

Увидеть же его лично – вообще, невозможно! Десятки слуг, детективов и стражников охраняют покой и безмятежность старика. Единственным исключением из правила – лицом, имеющим к нему доступ без доклада является его личный друг и соотечественник, Венизелос…

Прилетели в Париж и улетели советские летчики.

Начальство отпускало их в город, реже в одиночку, чаще целыми группами.

Скромная форма напоминает чехословацкую.

Есть выправка, но какая-то «унтер-офицерская».

Все производят впечатление полу-интеллигентов. Никто не говорит по-французски. Да оно, может быть, и лучше для «властей придержащих»: по крайней мере не разболтаются с иностранцами.

По прибытии в Париж, каждый летчик получил штатский костюм и сто франков «на мелкие расходы». Как прислуге, отпущенной в город «повеселиться»…

Где-то, на Больших бульварах, один русский шофер вспугнут был окриком:

– Митя… здравствуй…

Перед ним – советский летчик.

Оказались друзьями детства и однокашниками начальной школы.

Очутились в кафэ.

Летчик поражен был зрелищем корзины с целою горою сдобных булочек.

– Батюшки!.. Белый хлеб!.. Без карточек! Неужели, можно брать, сколько хочешь?!..

– Можно, – с улыбкою отвечает шофер.

Разговорились.

«Белый» друг детства спросил:

– Как же вас все-таки отпустили?… А если кто-нибудь из вас пожелает променять «советский рай» на «гниющий Запад».

В ответ собеседник покачал головой:

– Друг мой, это невозможно… Все наши близкие остались заложниками, включительно до моих маленьких детей… Родители некоторых, на все время нашего полета, заключены в тюрьму.

– Так же будет и в случае войны?

– Конечно… Тогда нас скрутят еще суровее!

– Ну, а скажи: техническая мощь вашего воздушнаго флота, правда, или блефф?…