– Что я еще могу сделать? Как вам помочь?

Услышав о деньгах, Евсеев сразу, как мне показалось, протрезвел. Людмила же принесла из дома холодное шампанское и хрустальные бокалы, решив взять дело в свои руки и не позволить словам оставаться висеть в воздухе. Деньги, как я понял, должны быть переданы Людмиле, как самой трезвой из компании и заинтересованной в благополучном исходе расследования.

– Что ж, это прекрасное пожертвование, – сказала она торжественно, принимая из моих рук уже откупоренную бутылку и разливая шампанское по бокалам. – Вы, Нора, прекрасной души человек, и знаете, вероятно, насколько сложно нашей правоохранительной системе существовать на те средства, что выделяются государством….

– Я могу перевести еще столько же!

– Нет-нет, и этого много, – сказал растерявшийся Евсеев.

– Эти деньги, уж поверьте мне, будут использованы исключительно в поисках убийцы этих несчастных женщин, – сказала Людмила, извлекая из кармана теплой вязаной кофты, в которую успела переодеться, спасаясь от ночной прохлады, пакет, раскрыла его прямо перед носом венгерской гостьи, и Норе ничего другого не оставалось, как положить туда всю продемонстрированную ранее сумму.

Михаил застыл с растерянной и озадаченной миной на лице, не зная, как реагировать на столь неожиданно решительный поступок жены. Положение спасла сама Нора, которая вдруг расхохоталась весело, встала и крепко обняла Людмилу.

– У вас замечательная жена! – воскликнула она. – А уж как она готовит! Жаль, что у нас мало времени, я с удовольствием записала бы ее рецепты и поделилась своими, венгерскими.

Ужин получался водевильным, словно в саду разыгрывалась пьеса, основной идеей которой было обличить непрофессионализм работников следственных органов и их склонность к алкоголю. Момент передачи банкнот Людмиле был кульминацией вечера и ничего, кроме гомерического хохота, не вызывал. Мои мозги расплавились в водочных парах и жирной сытости жареной на углях свинины. Надо было попросить Людмилу уложить и меня тоже спать, да только я не успел. Энергичная и деятельная Нора внезапно предложила мне проехать до Панкратово и осмотреть еще раз хорошенько место преступления.

– Нора, ночь на дворе, это во-первых. Во-вторых, что ты там можешь увидеть, если на месте уже поработали эксперты?

– Может, я и дура, но вдруг ваши эксперты что-то пропустили? Какую-нибудь деталь? Записку, квитанцию, ремешок, пуговицу, нитку, пряжку, прядь волос, обрывок кружева, кольцо…

– Нора, как говорят в таких случаях… – промурлыкал пьяненький Евсеев, сгребая щепотью остатки маринованного лука с тарелки, – вы насмотрелись детективных сериалов и прочли кучу криминальных романов! Жаль, что вы подвергаете сомнению профессионализм наших экспертов.

– Да ничего подобного! – замахала руками Нора. – Ни в коем случае!

И тут до меня дошло, что трезвая Нора на самом деле была пьянее всех, но ее возбуждение имело не алкогольное происхождение, а страсть. Желание, которое охватило женщину, заставляло ее говорить прилюдно очевидные глупости: какое еще объяснение можно было подобрать ее настойчивой просьбе свозить ее в Панкратово, в темный лес, в темный дом?! Припоминая, зачем ей понадобилось встретиться с Зосей, а именно – сложности в личной жизни, ее сексуальная неудовлетворенность, я улыбнулся мысленно широко и счастливо. Наконец-то желание женщины совпало с моим желанием. Какая, в сущности, разница – Марина, Аня, Нора, если я запланировал на этот вечер выход своей сексуальной энергии в принципе. Все окружавшие меня женщины были хороши, даже прекрасны. Если бы не отчаянное пьянство Марины, я бы нашел слова, чтобы урезонить Нору не ехать в Панкратово, и попросил бы Людмилу постелить ей постель, а сам бы расположился с женой архитектора где-нибудь в укромном местечке огромного хозяйства Евсеевых. Но с Мариной не сложилось, а Нора сама, как я понял, предлагала себя, предпочитая мрачные кровавые декорации лесного домика в Панкратово уютной и теплой усадьбе Евсеевых.

– Девушка хочет пощекотать себе нервы, – шепнул я доверительным тоном предельно расслабленному Михаилу, вставая из-за стола и театральным жестом предлагая Норе последовать моему примеру. – В Панкратово так в Панкратово!

– Ура! Ура! – захлопала в ладоши вмиг превратившаяся в большого ребенка Нора, и яркий свет фонариков над столом осветил ее раскрасневшееся лицо.

Женщина явно хотела приключений. Что ж, подумал я, разве я сам не хотел этого, когда привез в Луговское Марину? Переварит ли все эти события Михаил, серьезный и ответственный человек, опекаемый не менее серьезной женой? Об этом я подумаю утром, решил я, усаживая Нору в свою машину под молчаливые взгляды Михаила и Людмилы.

– Постойте! – вдруг очнулась Людмила и кинулась к нам. – Дима, вам нельзя за руль! Мало того, что вы пьяны, и это очень опасно за рулем, на перекрестке, на трассе, ведущей в сторону Панкратово, ночью дежурят гаишники!

– Нет проблем! – весело крикнула Нора, выбираясь из машины и пересаживаясь на водительское место. – Я-то трезвая!

Уезжая, я поймал совершенно отрешенный, я бы даже сказал, отупевший взгляд моего товарища, стоящего посреди двора на нетвердых ногах и ритмично, в недоумении, поднимавшего плечи. Последнее, что я видел, это заботливое объятье его жены, уводящей мужа к дому.

По дороге Нора все извинялась, что придумала эту поездку, которую я вслух обозвал все же экскурсией на место преступления.

– Мне страшно неудобно, но и вы тоже поймите меня… Эмма была нашей подругой, и мы все довольно хорошо знали ее, чтобы предположить наличие у нее тайного врага. Она была ангелом…

– Так всегда говорят о безвременно ушедшем и внешне милом человеке, – заметил я довольно цинично. – Но кто знает, сколько тайн хранила ваша подруга.

Ведь те миллионы, которые осели на счетах Китаевой, наверняка и стали причиной ее убийства. Можно себе представить, какие страсти бушевали после того, как родственники Караваева и Качелина узнали, что их старики вот так чудно распорядились своими сбережениями. Эти люди, вероятно, строили какие-то планы, надеялись на помощь своих близких. Особенно внук покойного Караваева – наследник.