— А что за пиво здесь? — спросила Галина, стараясь держаться (или, по крайней мере, выглядеть) спокойно.

— Пиво здесь — классное! Можешь мне поверить.

— Тогда хочу.

Бармен, то ли обладавший уникальным слухом, то ли умевший читать по губам, а скорее всего, наученный просчитывать и быстро анализировать любую ситуацию, уже наливал в высокий бокал светлое, шипящее, вкусное даже с виду пиво.

Выскользнув из-за стойки, бармен вихрем подлетел к Галине и поставил бокал на столик, одновременно умудрившись выдвинуть чуть-чуть лавочку (чтобы женщине было удобнее сесть), смахнуть салфеткой несуществующую пыль со столешницы, пододвинуть поближе тяжелую глиняную пепельницу и тут же щелкнуть зажигалкой.

Галина прикурила и, кивнув, уселась на лавочку так, чтобы видеть Комарова. Она чувствовала, что странным образом уже почти сроднилась с этим, в принципе, совершенно чужим, незнакомым ей человеком. Между ними будто бы возникла некая связь, невидимая, но вполне ощутимая и очень прочная.

«Почему же невидимая? — спросила сама себя Ипатьева. Сунула руку в сумочку (она всегда таскала сумочку с собой) и нащупала бумажник, в который уже успела спрятать отданные ей в машине доллары. — Очень даже видимая связь! И далеко не самая плохая. Особенно если такие люди, как Понизовский, сами ему звонят…»

Глотая ледяное пиво, Ипатьева могла не только видеть, что делает ее новый знакомый, но и слышать его беседу с сидящими за дальним столом мужиками.

Комаров спокойно подошел к ним. Выглядели они совершенно обычно для такого рода мест — Ипатьевой были знакомы все типажи, представленные за столиком «Коломны»…

Облокотившись широченной спиной на обшитую вагонкой стену, на лавочке восседал детина в спортивном костюме. Он расположился так, чтобы держать под контролем входную дверь и весь небольшой зал.

Остальные четверо сидели кто спиной к Галине, кто вполоборота, но она — по напряженным спинам, по очень ощутимо напрягшимся затылкам понимала: они внимательно следят за происходящим в заведении, причем используют для этого, похоже, некие специфические, натренированные длительной жизнью в полуподполье, органы чувств.

Когда Комаров встал за спиной ближайшего к нему мужика, толстая спина которого была обтянута серым пиджачком (недорогим, как быстро прикинула Ипатьева, в таких ходят или откровенные лохи, «совки», или крутые барыги, маскирующиеся под безобидных работяг, резонно считая, что мимикрия зачастую работает лучше, чем бронежилет), лицо «спортсмена», до того спокойно оглядывавшего зал, окаменело.

— Ну что, суки? — спросил Комаров, обращаясь ко всем пятерым мужикам сразу.

Ипатьева почувствовала, как где-то глубоко, у нее в животе, возник ледяной комочек: словно она проглотила вместе с пивом маленькую льдинку и не замечала ее, пока льдинка, не растаяв, не прошла по пищеводу и не застряла где-то чуть выше пупка.

Голос Комарова звучал сейчас совершенно по-иному, не как давеча, в машине. Сейчас этот голос даже человеческим назвать было трудно. Так мог говорить, к примеру, главный герой «крутого» боевика о похождениях очередного робота-полицейского или еще какого-нибудь терминатора.

— Не пыли, Комар… — откинувшись на спинку скамьи, произнес один из сидящих (в пиджачке подороже, чем у того, за чьей спиной стоял Комаров). Его узкое, бледное лицо напоминало бы застывшую гипсовую маску, если бы не жгучие, лихорадочно горящие, черные глаза.

«Кокаинчиком балуется!» — отметила Галина.

Она сама себе удивлялась — никакого страха! Неужели она настолько поверила в могущество этого Комарова? Ведь один попер на пятерых явных бандитов! Неужели так действует на психику всего лишь один телефонный звонок Понизовского?

«Бандит из числа лидеров… — Ипатьева продолжала разглядывать бледнолицего. — А тот, в спортивном костюме, видимо, как раз при нем и состоит…»

— …Не пыли. Сядь, пивка выпей. Поближе к людям садись, а то я тебя чего-то плохо слышу. Ты вроде бы обозвал кого-то?

— Мне сидеть ни к чему, — тем же жестким тоном ответил Комаров. — А ты, падла, из себя законного не строй. Я-то знаю, кто ты есть. Понял?

— На «понял-понял» хочешь взять? — хитро сощурившись и вынув изо рта кусочек вяленой рыбы, спросил «бледнолицый». — Так, Комар, ты хоть и крутой, а за базар… — Он не успел договорить.

Комаров быстро сунул руку под пиджак.

Одновременно с этим детина в спортивном костюме вскочил, но тут же почему-то снова опустился на скамью. Лицо его меняло цвет с потрясающей быстротой. Только что оно было багровым, а сейчас побледнело, стало почти таким же белым, как у босса.

Галина проследила за взглядом «спортсмена» и обомлела… Бармен, по-прежнему находившийся за стойкой, скользил равнодушным взглядом по всей честной компании. Изменилось в его облике лишь одно — теперь он не опирался о пивной кран, а стоял крепко и прямо. Он и не мог бы ни на что опереться — руки были заняты. Бармен сноровисто (видно, что не в первый раз занимался этим делом) сжимал в руках автомат с очень толстым стволом. («Глушитель», — поняла Галина.) Автомат слегка подпрыгивал у него в руках, и Галина слышала глухие хлопки и лязг прыгающих по полу гильз, и гораздо более громкое, чем сами выстрелы, клацанье затвора.