– В любом случае, скажем этой уютной призрачной квартирке: «До свидания!», – я уже собрался сделать шаг и пройти через тонкую энергетическую мембрану «кровати», но меня удержали. Мне еще нужно было поблагодарить существ, которые помогли мне увидеть, и я стал по очереди обращаться к ним и говорить, что без их помощи мое чудесное избавление (а я вдруг преисполнился уверенности, что иду правильным путем) было бы невозможно. И что сила благодарит их, и они могут отправляться по своим личным делам, их миссия закончена.

Существа исчезли, они получили все, за чем приходили, и поэтому никто из них не чувствовал себя обделенным. Я остался один и сразу начал терять ощущение безграничного осознания: еще немного, и я вновь окажусь в плену миража и снова начну воспринимать «кровать», как твердый отчетливый предмет.

Нужно было торопиться: я представил себя полым, невесомым и гулким от пустоты, ввинтился в кровать и, пройдя через входную мембрану, вдруг попал в неистовый шумный, переливающийся светом поток, который подхватил меня и, как пробку от бутылки, понес наверх, а я барахтался в нем и захлебывался от счастья. Я знал, что мое освобождение близко, еще чуть-чуть, и я вновь окажусь на твердой земле и снова смогу пить, курить и близко общаться с женщинами.

Эта крамольная мысль была последней, что я отчетливо запомнил – поток выбросил меня в уже знакомую мне пещеру с письменами, я осмотрелся, понял, что в безопасности и отключился. А письмена плыли надо мной и, кажется, пели мне колыбельную, а я вслушивался в их мудрость и доброжелательность, и засыпал, засыпал…

– Ужель, Глафира, это вправду ты? – жмурясь от проникающего в квартиру солнца, я старался понять, где я, и что со мной. Мне было немного страшно открывать глаза: а вдруг мое спасение окажется только еще одной разновидностью наведенного колдовского сна, и, проснувшись, я обнаружу всё тот же пресловутый мираж, предназначенный стать моей вечной нематериальной могилой.

Я внутренне напрягся, страх уплотнился, но я задвинул его в мрачные закоулки темных фантазий (откуда он и вылез) и решил принять всё, как есть.

– Ура! – я соскочил с кровати и от радости стал приплясывать на ощипанном древнем паласе, который хозяева моей новой съемной квартиры оставили для удобства постояльца. Я был у себя – а именно, по адресу: ул. Магнитогорская, д. 21, кв. 2, что означало, что моему заключению пришел конец, и я вновь свободен, как пролетающая фанера над городом Парижем.

Я подскочил к зеркалу и уставился на свое отражение. Оттуда на меня смотрел некий тип, которого я еле-еле признал. Он был худой, как щепка, и весь зарос щетиной – словно не брился дня три-четыре. И не ел.

– Именно! – меня навестило очередное откровение, – судя по всему, этот дистрофик и есть я – только после недельного голодания и недельного же пребывания в постели, где меня оставили умирать в одиночестве!

В животе заурчало, и страшно захотелось пить. Я рванул на кухню. Жажда разгоралась во мне со скоростью ревущего таежного пожара, еще немного – и я воспламенюсь, как цистерна с бензином, и буду прожигать все вокруг. Но нет – мне на помощь пришел спасительный графин с водой, я ухватил его прямо за горло и начал заглатывать воду.

Литра мне показалось мало. Я огляделся вокруг, обнаружил большую пластиковую бутылку с водой под столом, вновь наполнил графин и опять выпил. А потом опять. Всё – я осоловело опустился на стул. «Человек-бассейн! Выпьет водочки ушат и проглотит лягушат!», – актуальная сказочная история была как раз про меня.

Вдруг неожиданно со мной случился голодный спазм. Желудок взорвался болью, как будто в него изнутри ткнули горячим железным прутом. Ну, меньше, меньше – но все равно, очень неприятно. Выходит, я очень долго ничего не ел!

– Это и так понятно, дурень! – я рванул к холодильнику. Странно, но в нем что-то было. Соки – три вида: апельсиновый, морковный и персиковый.

Я выпил немного сока. Мне сразу полегчало, но одновременно жутко захотелось опять прилечь. Я прошелся по квартире. Включил старенький хозяйский телевизор, канал новостей. Была суббота, что означало, что я проспал много – всю рабочую неделю, и мне предстоит выяснение отношений с директором. Единственно, что меня могло оправдать, так это то, что перед этим я уже звонил и прикидывался больным. Может, тот звонок послужит мне индульгенцией?

Настроение было двойственным. Я жив – уже хорошо! Я исхудал – в общем, ничего смертельного, через пару-тройку дней восстановлю форму и вновь буду, как огурчик. Я пропустил работу – это много хуже, но прежде чем бить в набат, нужно узнать, насколько все плохо, и какой длины зуб имеет на меня директор.

Я снова завалился на кровать. Белье было изжевано, как будто его мяло стадо слонов в период брачных игр. Впрочем, немудрено, принимая во внимание, что я валялся в постели дня три-четыре. Конечно, никакой крахмал подобного зверского к себе отношения не выдержит.