– Лучше тебе вспомнить, – сказал Пилипенко, когда Жаров сказал ему об этом.

Затем следователь предложил посетить жилище погибшей девушки. Лебедева открыла одну из дверей в коридоре блока для сотрудников. Пилипенко, Жаров и Минин вошли в помещение. Это была скромная комната Ольги с узкой кроватью, с маленьким столиком, на котором стояла ваза с увядшими цветами.

Пилипенко обратился к Лебедевой:

– Были ли у девушки какие-нибудь ценности?

– Мне об этом ничего не известно.

Жарову показалось, что в вещах не хватает чего-то очень важного – чего-то, что непременно должно быть здесь…

– Я очень удивилась, – говорила Лебедева, – когда не увидела ее на похоронах. Да, покойный преследовал ее, да, она не отвечала ему взаимностью. Но разве можно так злиться на уже метрового человека!

– Нельзя, – сказал Пилипенко. – Вот и вы – тоже не злитесь на мертвого.

– Это на кого же я злюсь?

– Да на Ольгу. За то, что она не пришла на похороны. Однако… Как все это могло произойти? Где ваш сторож?

– И правда – где?

Лебедева отвела всех в бытовку сторожа. Тот лежал наискось на деревянном топчане. Это был пляжный топчан, наверное, с пляжа и позаимствованный. Сон сторожа был тревожным, он дергался и корчил рожи. По его лицу ползала быстрая муха.

Лебедева растормошила спящего, тот проснулся, скорее даже от того, что антикварный кулон наклонившейся археологини ткнулся ему прямо в нос. Жаров опять подумал о кулоне, о том, что он упорно наводит его на какую-то существенную мысль…

– И давно вы тут спите? – строго спросила начальница.

– Я… Это страшное дело! Я ушел… – сторож бормотал что-то невразумительное, хотя за чередою слов угадывалось какое-то конкретное сообщение. В итоге он кое-как сформулировал свою мысль:

– Он был там!

– Кто? – деловито спросил Пилипенко.

– Призрак!

– Чей?

– Самого Овидия!

– Он был римлянином? – спросил Жаров.

– Так точно!

– Ты был военным? – спросил Пилипенко, разумея, вероятно стиль ответа.

– Нет. Я служил в милиции.

– Не помню тебя, – сказал Пилипенко.

– В Херсоне, – пояснил сторож. – Вышел в отставку, переехал в Ялту.

– Рановато вышел, – сказал Пилипенко. – Небось, выгнали за пьянку?

Сторож кивнул жалким лицом. Вдруг приосанился.

– Я между прочим, старший сержант. И почему это вы меня на ТЫ называете?

– А я всегда на ТЫ с убийцами, – будничным тоном сказал Пилипенко. – Мы с ними одно общее дело делаем, только с разных концов.

– Как одно и то же? – удивилась Лебедева. – Какое дело?

– Ловим убийцу.

– Я – убийца?! – вскричал сторож.

– Возможно.

– Кого же я убил?

Пилипенко кивнул Жарову:

– Даже и не помнит.

– Разве кто-то убит?

– Ну вот. Самое интересное – и проспал.

– Я не спал!

– А что же ты делал?

– Я был в обмороке, – серьезно сказал сторож. – Я точно видел призрака. Прибежал домой, спрятался. Но нервы-то не выдержали!

Все трое посмотрели на сторожа с удивлением и жалостью. На лице Лебедевой отразилось хмурое раздумье.

– Я знаю, кто все это сделал, – вдруг сказала она.

Пилипенко вопрошающе глянул на нее.

– Рудольф, черный археолог, – продолжала Лебедева. – Больше просто некому. Сегодня ночью мне не спалось, и я вышла прогуляться. Мне кажется, что я тоже видела кого-то…

Пилипенко вскинул на Лебедеву изумленные глаза. Жаров также с удивлением смотрел на нее. В словах свидетельницы ничего странного не было, но вот почему она спохватилась только сейчас?

– Кого же вы видели? – спросил Пилипенко.

– Может быть, именно Рудольфа.

– Вы не уверены?

– Эта была просто фигура. Я даже не могу сказать – мужчина это был или женщина. Но теперь я уверена, что это был Рудольф. Просто больше некому воровать артефакты. А призраком он стал по причине белой горячки.

– Как? – удивился сторож. – У него белая горячка?

– Не у него, а у вас, – сказала Лебедева, глядя на своего подчиненного с брезгливым отвращением.

– А кто убит-то? – спросил сторож, когда все уже выходили.