«Клянусь, мама. Я никогда никому не скажу».

Счастливчик, помогающий своей маме улететь на небеса. Ему тогда было тринадцать, и с тех пор он живет в своем собственном маленьком аду.

– Грегори? – Пиппа, как обычно, светилась. Она улыбалась той же широкой улыбкой, что и в тот день, когда пришла в дом своего двоюродного деда с пустоши без двух передних зубов, с грязным пятном, красующимся на ноге, и полевой мышью в руках в качестве подарка для Берти. – Ты смотришь сквозь меня, словно я призрак.

– Ты меньше всего на него похожа, – ровно проговорил он.

И это было истинной правдой. Она – самая живая из всех известных ему людей, и потому-то он и относился к ней с подозрением.

Задумываются ли когда-нибудь такие люди, как Пиппа и его мать, что их личные удовольствия делают с другими? Какую цену остальной мир платит за их приключения?

После маминой смерти он перестал играть с Пиппой в их ежегодные детские игры – он всегда звался капитаном, а она была лейтенантом, и их яблочные войны стали легендарными – и отказался обследовать с ней потрясающие дартмурские торфяные болота, утверждая, что предпочитает библиотеку крестного.

Но то было ложью. Он просто не хотел находиться рядом с ней – живой, любознательной, смешливой девочкой с искренней готовностью завоевать мир.

– Что случилось, Грегори? – как-то спросила она его в библиотеке Берти – неожиданно, когда он тихо оглядывал полки. Она стояла в дверях, по-птичьи склонив головку набок.

– Ничего, – ответил он. Ему было шестнадцать, ей – одиннадцать.

Она делала то же самое и в последующие годы, и в последний раз это случилось, когда он только окончил Оксфорд.

– Что с тобой такое? – спросила она за обедом, когда внимание Берти отвлекла мать Пиппы и ее противный второй муж.

– Не твое дело, – буркнул Грегори. Это был первый раз, когда он вообще признался кому-то, что что-то не так. – Не спрашивай больше.

С того вечера ничего больше сказано не было.

Слава Богу.

Для всех остальных он – успешный, компанейский старший сын маркиза и маркизы Брейди. Но от Пиппы ничего не скроешь, она знает Грегори так же хорошо, как небо и пустошь, которые так любит. Она чувствует его терзания. Мрак у него в душе. Он просачивается в его вежливые улыбки, и Грегори становится все труднее изображать из себя лондонского остряка, амбициозного молодого архитектора и состоятельного наследника.

Сейчас он поднес ее затянутую в перчатку руку и коснулся вежливым поцелуем пальцев.

– Такая редкость – видеть вас в Лондоне, миледи. И особое удовольствие видеть вас так скоро после дня рождения Берти. Как он? Не считая того, что стал…

– Старше? – Глаза ее насмешливо поблескивали.

– Да, старше. – Она всегда умела справляться с неловкими моментами.

Справляться с ним.

– Очень хорошо, спасибо. – Улыбка ее была притворно-скромной. Понимающей. Она прекрасно сознает, что он избегает ее. – Мы с мамой хотели, чтобы он тоже приехал на свадьбу Данверс-Тремонов, но ты же знаешь дядюшку Берти. Он твердо решил, что следующая свадьба, на которой он будет присутствовать, должна быть моей.

С Грегори, был невысказанный конец этого предложения, и они оба это знали.

– Значит, ты идешь на свадьбу? – спросил он.

– Да.

– С леди Элизой?

– Ну да.

– Старым школьным подругам всегда есть о чем поговорить.

– А свадьбы только добавляют тем для разговоров, – заметила она. И легкая тень расстройства промелькнула у нее на лице.

Или это сердечные страдания? Грегори почему-то сомневался. Жених был вежливым, скучным аристократом, на его взгляд, совсем не во вкусе Пиппы.