Той ночью трапперы сгрудились вокруг трёх небольших костровых ям. У них было свежее мясо для копчения, телёнок бизона, а покров сосен добавил им уверенности, позволив развести костры. После заката вечером позднего августа быстро похолодало; не сильно, но как бы напомнив о смене сезона, маячившей на горизонте.

Поднявшись, капитан обратился к трапперам; за этой формальностью скрывался серьезный смысл его слов.- Нам следует идти быстрее. Мне нужны два добровольца, которые останутся с Глассом. Останутся до его смерти, с честью похоронят, и затем нагонят нас. "Пушная компания Скалистых гор" заплатит семьдесят долларов за задержку.

В одном из костров затрещал пучок сосновых веток, послав искры в ясное вечернее небо. В остальном, в лагере воцарилось молчание, пока люди обдумывали положение дел и предложение. Было странно размышлять о смерти Гласса, хоть и неизбежной. Француз Жан Берно перекрестился. Большинство остальных уставились в костёр.

Долгое время все молчали. Каждый думал о деньгах. Семьдесят долларов составляли больше трети их годового жалования. Если смотреть на положение дел сквозь безжалостную призму наживы - Гласс неизбежно скоро умрет. Семьдесят долларов за то, чтобы несколько дней проторчать на поляне, а затем неделя тяжелого перехода, чтобы нагнать бригаду. Конечно, все понимали, какой риск крылся в отставании от бригады. Десять человек могли дать слабый отпор нападению. Двое не могли ничего. Если на них наткнется отряд воинственных индейцев... На что мертвецу семьдесят долларов?

– Я останусь с ним, капитан. Остальные обернулись, удивившись, что добровольцем вызвался Фицджеральд.

Капитан Генри не знал, как поступить, сильно сомневаясь в истинных намерениях Фицджеральда.

Фицджеральд разгадал его сомнения. - Я делаю это не из любви, капитан. А ради денег, коротко и ясно. Выберите ещё кого-то, если вам нужна нянька.

Капитан Генри обвел взглядом просторный кружок людей.- Кто ещё останется?

Чёрный Харрис подбросил небольшую ветку в костер.- Я останусь, капитан. Гласс был другом Харриса, и сама мысль оставить его с Фицджеральдом не укладывалась в голове. Никто не любил Фицджеральда. Гласс заслуживал лучшего.

Капитан покачал головой.- Ты не можешь остаться, Харрис.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ты не можешь остаться. Прости, я знаю, вы друзья. Но мне нужен скаут.

Последовало очередное долгое молчание. Люди отрешённо смотрели на пламя. Один за другим они пришли к единому неприятному выводу - дело того не стоило. Деньги того не стоили. А самое главное, Гласс того не стоил. Не то чтобы они его не уважали, наоборот, любили. Некоторые, например Андерсон, чувствовали дополнительные обязательства - моральный долг за прошлые великодушные проявления доброты. Совсем другое дело, подумал Андерсон, попроси капитан защищать жизнь Гласса. Но им предстояла совсем иная задача. Им предстояло ждать, пока Гласс не умрёт, а затем похоронить его.

Дело того не стоило.

Генри принялся размышлять о том, стоит ли ему доверить эту заботу одному лишь Фицджеральду, когда неожиданно неуклюже поднялся Бриджер.- Я останусь.

Фицджеральд иронично фыркнул.- Иисусе, капитан, вы не можете оставить меня с молокососом! Если Бриджер останется, то вам лучше заплатить мне вдвое больше за присмотр за двумя.

Эти слова словно кулаком ударили Бриджера. Он почувствовал, как в гневе кровь прилила к лицу.- Обещаю вам, капитан, я не подведу.

Подобного расклада капитан не ожидал. В глубине души он сознавал, что оставить Гласса с Бриджером и Фицджеральдом – всё равно что бросить его. Бриджер едва вышел из подросткового возраста. За год, проведённый в "Пушной компании Скалистых гор", он зарекомендовал себя честным и справным мальчиком, но не мог тягаться с Фицджеральдом. Тот был наемником. Но тогда, подумал капитан, разве это не самая суть избранного им курса? Разве он просто не покупает суррогат, замену коллективной ответственности? Своей ответственности? Что ещё он мог сделать? Другого выбора не было.

– Хорошо, - ответил капитан.
– Остальные выступят на рассвете.

Вечером второго дня после отбытия капитана Генри и бригады Фицджеральд отправил мальчишку собрать дров, оставшись с Глассом наедине. Гласс лежал возле одного из маленьких костров. Фицджеральд не обращал на него внимания.

Крутой склон над поляной венчала груда скал. Массивные валуны стояли, как каменистая поленница, словно исполинские руки сложили их на вершине в штабель и затем сжали.

Из расселины между двумя большими камнями проросла одинокая скрученная сосна. Дерево было родственником красных сосен, которые местные племена использовали при постройке каркасов для вигвамов, но семечко сосны улетело далеко от плодородной почвы леса. Десяток лет тому назад воробей выклевал его из сосновой шишки, принеся на величественную высоту над поляной. Семечко воробей уронил в расселину между камнями. В расселине оказалась земля, и своевременно пошел дождь, дав жизнь ростку. В дневные часы камни нагревались, частично скрывая проклюнувшийся росток. Прямого доступа солнечного света не было, так что до того, как она потянулась ввысь, сосна росла вбок; пробивала себе путь из расселины, прежде чем обратиться к небу. От скрюченного ствола отходило несколько корявых веток; каждая была усеяна лохматой бахромой иголок. Красные сосны внизу росли прямыми, как стрелы; некоторые возвышались на шестьдесят футов над пологом леса. Но ни одна из них не была выше скрученной сосны на вершине скалы.