— Моя мама была мягкой, слишком нежной. Она нянчилась со мной и не могла изменить слабого, сломанного ребенка. Мой отец много работал, но когда он был дома, то проводил все свое время с Беном. Когда Бен решил, что хочет образование получше, мой отец отправил его в превосходную, дорогую школу-интернат. Он оставил меня. Долгое время были только я и мама, папа редко бывал дома.

Он остановился на секунду и сплел свои пальцы с моими. Я не буду подталкивать его, он может рассказать мне так много или так мало, как захочет.

— Я вдруг стал ее защитником, — его голос прозвучал напряженно, когда он продолжил. — Она так много плакала. Я был всем для нее, но не обременял ее своими проблемами, она едва могла справляться со своими. Так что я не сказал ей, что надо мной издевались в школе. Она заставляла меня ходить каждый день, а я любезно соглашался. Опять же, я не хотел доставлять ей лишних проблем. Издевательства начались довольно мягко. Устраивали головомойку, толкали в шкафчик, и все в таком духе. Но там был мальчик, Марсель, который испытывал великое удовольствие, наблюдая за моими мучениями. Это дошло до того, что я почти стал его одержимостью.

Издевательства сделали его таким? Так они причинили ему боль? Я сжала его руку, а мой желудок свернулся кольцом.

— Однажды я опаздывал в школу, у мамы было трудное утро, и я не хотел идти. Она заставила меня, сказав, что я должен идти и учиться. Я сделал, как она сказала, но оступился, выбрав другой путь. Чтобы добраться быстрее. Марсель и его банда загнали меня в угол в задней части школы. Он сказал мне, что его девушка находит мои глаза красивыми, и это реально беспокоит его. Он сказал, что никто не должен быть красивым для его девушки, кроме него.

Я сглатываю подступающий к горлу ком и мне удаётся сдержать плач.

— Я даже не знал его девушку, — горько смеется он. — Я не понимал, о чем он говорит. Я даже не знаю, почему он выбрал меня для запугиваний. Просто знал, что должно произойти что-то плохое, я чувствовал это. Когда они бросили меня на землю, я не мог объяснить замешательство и страх, которые почувствовал. Они повалили меня вниз, двое его друзей держали меня за руки и за ноги, пока другой сжимал мою голову.

Меня сейчас, кажется, стошнит, но мне удается держать себя в руках и продолжать слушать. Мои руки дрожат, и я чувствую, как он сжимает их. Не знаю, почему он утешает меня. Это его нужно утешать.

— Они украли соляную кислоту в школьной лаборатории. Держали мои глаза открытыми и вливали ее. Даже не могу объяснить боль, которую испытывал. Я не мог избавиться от нее, мои руки были связаны. Знаю, что кричал, но не слышал этого. Кислота бежала по моему лицу вниз, сжигая всю кожу по пути. Они убежали и бросили меня там и на какой-то миг я был уверен, что умру. Люди, которые жили через дорогу от переулка, услышали мой крик и пришли на помощь. И я уже не был прежним, что-то сломалось внутри меня.

Теперь я плачу, ничто не может остановить слез, катящихся по моим щекам.

— Мне жаль, — шепчу я. Это все, что я могу выдавить. Что еще можно сказать человеку, которому трусы сделали что-то подобное? Я не могу вернуть ему глаз назад и не могу изменить то, что произошло. Сожаление это все, что у меня есть, но даже этого недостаточно.

— Я превратился в монстра в тот день, но не в такого, как думают люди. Нет, не стал жестоким или злопамятным: я стал изуродованным. Люди смотрели на меня, они указывали пальцами, насмехались. Люди жестоки с теми, кто отличается от них. Я мог бы стать бессердечным, холодным человеком, отключившим свои эмоции и превратившимся в безжалостного ублюдка, но это был бы не я. Вместо этого я стал одержим обучением. Если бы родители Марселя воспитали его правильно, то, возможно, он бы никогда не стал таким жестоким. Он не усвоил урок, ведь его никогда не наказывали за его преступления. Он был плохим человеком и ему все сходило с рук.

— Поэтому ты взялся за нас? — смею спросить я.

Он смотрит на меня с мягким выражением лица.

— Это больше чем один вопрос, и это не то, о чем я хочу говорить сейчас.

Хоть он и говорил со мной любезно, он также был очень решителен. Я думаю о сегодняшней ночи, о том, как его отец обращался с ним, и я думаю о том, какая была его жизнь, пока он рос: ядовитые, оскорбительные слова. Это было нелегко.

— Уильям? — говорю я слабым смиренным голосом.

— Да?

— Твой отец... всегда был таким?

Уверена, что он не ответит мне, потому что знаю: этой ночью он дал мне больше, чем давал кому-либо еще. Я не хочу давить, но в тоже время просто не могу унять свое любопытство.

— Сколько я себя помню.

— Почему?

Для меня это не имеет никакого смысла. Почему отец мог любить одного сына, а к другому относиться с такой ненавистью? Они близнецы, выглядят одинаково — черт, у них схожие характеры. Как может кто-то, кто должен любить тебя, быть таким жестоким?

— Я не могу ответить на это, красавица, потому что я не знаю. Когда я вырос, для меня это перестало иметь какое-то значение. Бен и я были похожи во многих отношениях, но он видел только его. Он никогда не видел меня. Никогда не хотел видеть.