Вдруг Кимза получает через нового директора института Лошадева распоряжение из ЦК от самого Суслова, трупешника нашей партии номер 1. Срочно и во что бы то ни стало осеменить жену то ли шведского какого-то влиятельного политикана из социал-демократов, то ли американского миллиардера – большого друга Советского Союза. Забыл фамилии. Приводят, сажают ту жену, может, и дочь, в спецкресло, велят начинать. Пытаюсь мысленно внушить себе эрекцию, но либидуха что-то помалкивает. Косяка давлю в иллюминатор хавирки. Лаборатория держит ушки на макушке, иначе говоря, все раскрыли ебальники. Кимза командует вырубить ненавистный ему баритон Юрия Левитана, прекратить шуточки, надеть маски, ходить на цырлах, осознавать ответственность момента. Тишина, гадом мне быть, священней, чем в мавзолее. "Внимание – оргазм!" – кто бежит к рубильникам, кто к осциллографам, кто – к стеклянным кишками и кишочкам, то есть все занимают свои места, а главная у них, у всех фигура впечатления – это я, Николай Николаевич. Раньше от всего такого понта он вставал, теперь – неподвижен. Осеменяемая, в натуре-то мною, а вовсе не нашим великим, могучим Советским Союзом, вся уже раскрывается в своем кресле, как, видите ли, развратная роза, и лыбится, заебанка.

Представляешь, кирюха?.. лаборантки стоят по стойке «смирно» возле ее раззявленной, как варежка, Пионы Здановой… большой друг Советского Союза, небось, в фойе нервозничает, одну за одною, сука, в пепел изводит сигары, букет красных гвоздик теребит, а я, как назло, ну никак, сука, не налажу эрекцию… без нее, скажу я тебе, отвлекаясь, только ссать приятственно, особенно, если нету в жизни радостей иных… в остальном мой, как обычно, болтается без дела, не знает куда ему себя девать… страх меня взял – за осеменением из ЦК наблюдают… Суслов давит косяка… Госбанк валюту считать приготовился… того и гляди, думаю, дернут тебя, Николай Николаевич, за саботаж на Лубянку… и вообще пригрозят, что перестанут искать мою маму… нажимаю кнопку-экстра вызова… прибегают Кимза с Поленькой… Влады Юрьевны в тот день не было, ее в Академию наук вызвали.

– Осечка, – говорю Кимзе. – Не стоит.

– Ты о чем думаешь на работе? – скрежещет он зубными своими верхними и нижними протезами.

– Вчера о гражданской войне читал самиздат, как красные пытали белых и наоборот, а все такое для нервишек – ледяная вода с серной кислотой.

– Осел! Всех нас под монастырь подводишь! Начинай снова. Мысли, черт бы тебя побрал с твоими думами, о чем-нибудь более эффективно возбуждающем, хотя бы как акробатки голову просовывают между своих ног, или представляй шпагат женского фигурования на льду.

– Лед и снег меня не возбуждают.

– Тогда активно вообрази, что ты, как Дрейзер, мой знакомый по урану, работаешь переодетым в бабу пространщиком в женской бане… пойми, нам лабораторию могут нахер ликвидировать!

– Хорошо, только не шипи в виде кобры.

– Быстро изволь выдать на-гора не меньше полпробирки!

– Быстро только Тузики с Жучками кончают, а я – человек, не забудь, совковый, и у меня нервы исторически издерганы, как у Шаламова, Набокова и у того же Солжа.

– Начитался, балбес, наблатыкался, раз-инте-ллигент-ничался. Приступай к делу. – Кимза отвалил. Поленька ни жива ни мертва.

– Разрешите, Николай Николаевич, я вам снова помогу? – Отлично, думаю, поманипулировала бы Поленька с МПХ, с моим, то есть, моче-половым хозяйством, но тут, помимо моей воли, вмешался в эту проблему все тот же небольшой остаток душевной совести.

– Сегодня справимся, не стоит беспокоится… раз, в данную минуту, сам не торчит – позже сам же и настроится.

– Тогда быстренько взгляните, вот рассказ Мопассана, я полночи не спала, он поинтересней японской порнухи насчет белоснежки, которую, в общем, затрахали семь гномиков – вся обхохоталась, черт знает от чего. У вас, Николай Николаевич, член ужасно чуток на феномен эстетического. Я такого первый раз в жизни встречаю.

– А много ли ты их вообще-то встречала?

– Только договоримся не беседовать о вещах, не имеющих отношения к опыту, а к теме секса я вообще равнодушна, интересуюсь чисто психологически – обиделась Поленька.

– Между прочим, член – далеко не вещь, он выступает как субъект опыта, но ладно, хуй с ним, с членом – с чего начнем?

– С того, что не выражаемся. Мне очень нравятся книги Мопассана об этом деле. С детства люблю их. Они волнуют и приобщают к высоте переживаний, а так же к проблемам материально-телесного низа. Откройте страничку 21… Спокойно, спокойно, прикрепляю к вашему датчики, температурный с кинетическим. Ваше дело – читать и терпеливо добиваться оптимальной эрекции.

– Она нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь – шутка. Датчики мешают читать и вгоняют настроение в угрюмство мысли.

– Без них нельзя – необходима графическая запись показаний.

– Ладно. Поглядим Мопассана, но, может, попробуем "Сказку о золотой рыбке"?.. она еще с детдома расшевеливала во мне либидуху.

– Странно, что там для вашего молодого возраста такого уж возбуждающего?

– А вот поиграем с тобой в бабку-дедку, и я, в качестве такового предка, загадаю рыбке одно желание – да ты в глазунью из двух яиц с ходу растечешься по сковороде.

– Вы имеете в виду воздействие на либидо что ли?

– На нашем либидуха, но фактически имею в виду еблю. Как понимать оптимальную эрекцию? Это оптимизм что ли? Я и без него не малахольный оглоед.

– Оптимальная – предельно высокая.

Веришь, кирюха, со второй странички Мопассана у меня затвердел, вроде пожарной кишки на морозе – не разогнешь… вчитываюсь, а я читаю феноменально быстро, как говорит Влада Юрьевна… бывало, следователь целый месяц мое Дело пашет, днем и ночью пишет он его, падла, пишет, а я это Дело за десять минут вычитываю, еще неделю с понтом изучаю, отдыхаю, блядь, мечтаю о воле… вспоминаю палку кинутую, самую последнюю на этой самой воле, но не помню женского лица – только тогда подписываю Дело, не раньше… всегда, чтоб ты знал, торопится, как бешеное, только преступление, а наказание – хули его торопить, раз оно и так никуда не денется?.. ждет, облизывается, как оно надо мной поизгиляется… читаю, значит, Мопассана, как один муженек уехал на один день в командировку… он велел жене Жаннете не скучать, но ни в кем случае не дрочить – у французов с этим делом все в ажуре амур-тужура… а Жаннета была дура, аппетитно дебелая, охуенно злоебучая, но послушная… раз велел Морис не скучать, подумала она, то хули бы мне не пошебутить?.. а по улице в это время шел трубочист, напевая ихнюю баррикадную марсельезу… Жаннета и говорит, перегнувшись с балкончика так, что нежные ее сиськи чуть не выпали на какую-то парижскую Рю-хрю-хрю… милый Пьер, я озябла, загляни-ка в мой камин, хи-хи-ха-ха, трубу прочистить… ну, Пьер, такая уж у него разъебайская работенка, зашел и прочистил… назавтра тупой этот Морис приехал из командировки, не раздевшись, сразу же трахнулись, он и говорит, Жаннет, я весь, включительно с нашим дружком, вымазан в чем-то черном, как будто трубачист, а это очень странно… она, хоть и дура была, но нашлась… в такие минуты идиоток не бывает, кирюха… а не спал ли ты, котенок, с прелестной негритяночкой?.. ох, и похохотали они тогда над ее шуткой, прямо за животики держались, и Морис снова полез на жену Жаннету… а когда он уходил в контору, сказал, что, пожалуйста, птичка, пригласи трубочиста, видать, у нашего камина труба забарахлила… вот какой чудесный писатель Мопассан… до сих пор возбуждает либидуху всего человечества – не то что какой-нибудь жлобина из ебаных Алексеев Марковых с Вадимами Кожевниковыми.