Этот человек, (Ю. Алешковский) слышащий русский язык, как Моцарт, думается, первым – и с радостью – признает первенство материала, с голоса которого он работает вот уже три с лишним десятилетия. Он пишет не «о» и не «про», ибо он пишет музыку языка, содержащую в себе все существующие «о», «про», «за», «против» и «во имя»; сказать точнее – русский язык записывает себя рукою Алешковского, направляющей безграничную энергию языка в русло внятного для читателя содержания. Алешковский первым – и с радостью – припишет языку свои зачастую ошеломляющие прозрения, которыми пестрят страницы этого собрания, и, вероятно, первым же попытается снять с языка ответственность за сумасшедшую извилистость этого русла и многочисленность его притоков.И. Бродский
МОРГУНОВ – ГРИМЕР ИЗ МОРГА
Разрешите рассматривать настоящий протокол задержания не только в плане трагически добровольного самораскола моей личности, но как чистосердечную линию самозащиты на будущем судебном заседании по делу, которое незаслуженно возглавляю, то есть иду первым и последним, подобно Карлу Марксу в одноименном преступном Учении.
Не я же, в конце-то концов, а он вкупе со своим Фридрихом устроил шурум-бурум в одной отдельно взятой стране, следовательно, затем уже инициировал происшедший кладбищенский казус, вскрывший гнойно-кровавый фурункул на проблеме захоронения людей русской национальности и прочей дружбы народов, включая сюда неразрешимый еврейско-арабский сионизм Ближнего Востока.
Повторяю: не я должен идти первым и больше всех за это получать, а тот же Ленин. Поэтому отдадим должное Сталину; само собой примыкает к вышеуказанным деятелям Никита, а венчает таковую шеренгу отечественных наших корифеев Горбачев, потому что именно при нем цена на могило-глину особо пейзажированных надгробий и иные похоронные услуги поднялась на небывалую для покойников, ихних дружков и рыдающих родственников планку высоты. Тут, между нами девушками, господа юристы, Америке с Европой, сами знаете, что надо нецензурно делать тыщу лет, чтоб перепрыгнуть огромные наши общеисторические недостатки.
Дрожь пробирает, когда вспомнишь начало перестройки. Плевать я хотел на митинговые говорильни – люди мыло начали варить из бездомных кошек, собак и даже крыс, а дефицитно дорогие гробы для простонародного покойника зачастую приходилось бедным людям замастыривать из досок гардеробов, буфетов, стенок и книжных полок или же разбирать на части палатки в ЦПКО имени Горького.
Суммируя, скажу так: категорически не согласен возглавлять скамью подсудимых. Наоборот, если б не я, то ничего не выплыло бы наружу, большинство слабообеспеченных и преждевременно померших граждан пришлость бы помещать не в официальные могилы, а, допустим, в кадки с цветами или под клубничными грядками приусадебных участков.
Показывать голую свою правду начну в данную партией народу оттепель с того, что конкретно начал существовать на этом свете с пятого марта 1953 года в роддоме Рыбинска, он же бывший Андропов, пока эту больную почку Русской революции не удалили с берегов нашей великой реки в положенное ей ничто, верней, в урну с прахом морального кодекса строителя коммунизма. Перехожу к немногословным азам непосредственной истории болезни своего закононепослушания.
Суд просто обязан учесть, что при рождении был я натурально обморожен, в отличие от тех, кто превратился в отморозков, несмотря на вышеупомянутую оттепель всей нашей системы, воцарившейся на месте матушки-России, доведенной в 17-м до крайнего оледенения загадочной души русского народа.
Дело было так, хотя незаконно подследственному человеку спешить некуда – мне срок уже идет к свободе.
Прохиндейский персонал роддома устроил бурные продолжительные рыдания в связи с временным уходом от нас симпатичного грузина, он же Сосо, он же Кабо, он же корифей всех полководцев и времен. Все, включая рожениц и, следовательно, младенцев, жрали целый день казенный спирт в честь всенародного Муму, как высказался дед Мазай насчет помершего поэта Некрасова.
Замечу, что назначением спирта испокон веков являлся прямой обмыв акушерского инструментария, извлекавшего в жизнь страны новых людей, а вовсе не обмывание культа личности, который недавно перешел в культ черной наличности, но до этого успел сгубить, сука такая, три десятка лимонов крестьян, рабочих, интеллигентов и командный состав всех родов войск.
Так что, поминая дежурно-обмывочным спиртом подохшего, а может, и дружно замоченного всем политбюро классика вопросов языкознания ленинизма, вся эта гнилая клятва Гиппократа в белых халатах продержала младенца, конкретней говоря, лично меня, под открытой форточкой в течение двух часов. Вот чем обернулась для тельца младенца дата смерти второго основоположника исторических страданий нашей бывшей сверхдержавы.
Настойчиво повторяю: Моргунов ни в коем случае не является отморозком столичного значения, хотя заимел после той всенародной смерти аллергию на зимние сквозняки, презрение к роддомам, а также душевную обиду и резкий мозговой протест в сочетании с тягой к самоотогреву спиртом бесплатной медицины. С тех же самых пор ненавижу поминки по руководителям государства в номенклатурном ранге вождей народа. Особенно мстительные чувства питаю к рукоприкладству вытрезвителей, потому что моего родного папашку потоптала похоронная давка у винно-водочного заведения в честь отца и учителя дружбы на-родов, которая трагически была развалена на пьянке в Белой Пуще. Избитого отвезли не в больничку, а отдали в руки бригады маркизо-десадов, где его, то есть папашку, хватил инфаркт от обширного возмущения личности.
Это я все к тому, что в первые же часы своей жизни впитывал с молоком матери смягчающие вину обстоятельства и теперь вот вновь сбиваюсь на гневный ропот против возглавления этого дела моим недобрым, тут уж ничего не поделаешь, именем.
Если хотите знать, я с такой тухлой геной в истории болезни должен был стать многосерийным Чикатилой, а я стал всего-навсего фармазоном народно-погребальной медицины в период размножения рэкета, приватизации, психболезней, проституции, пидарасов всех мастей обоего пола и зверского накопления капитала.
Перед тем как перейти к леденящим и одновременно веселящим душу обстоятельствам показаний по данного делу, хочу в двух словах изобразить свое детство.
Без детства мы с вами превратимся в буржуазную демократию и не сделаем ни шага вперед к моей частично криминальной юности, а тем более к окончательно преступной зрелости в настоящее время.
Личное мое детство полностью было лишено внимания партии и правительства, которым в то время понравилось давать в долг разномастным доходягам международной арены, прогрессивно вставшим на генеральный путь нашего застоя. Проблемы малолеток были членам политбюро, как говорится, до одной очень немаловажной, но нецензурно и тоже незаслуженно оскорбляемой части, можно сказать, каждого человекотела, особенно женского.