Когда прошлое встречает будущее
Первая встреча доктора Кристиана Дойла (он же — каратель Винсент) и Теодоры Барт (она же — Авирона). Основная временная линия дилогии.
Треверберг
2008 год
Эмили несколько секунд сосредоточенно изучала картину, а потом подняла «Полароид» и сфотографировала ее.
— Чем это ты занимаешься? — полюбопытствовал я, закрывая книгу.
— Составляю каталог твоих картин, — ответила она таким тоном, будто я задал самый глупый в двух мирах вопрос, и сопроводила свои слова пожатием плеч. — Я сняла уже все картины, остались только те, что в твоем кабинете.
— И что ты будешь делать с этим каталогом?
Эмили достала снимок и помахала им в воздухе, а потом посмотрела на него и удовлетворенно кивнула самой себе.
— Пока ничего.
— Мне не нравится твой зловещий тон.
— Да брось, пап. Пока что у меня готовы только снимки. Нужно будет отверстать, потом отнести все это в типографию, купить подходящий альбом… словом, работы полно. И еще я хочу написать историю создания каждой из картин. А если я что-то забуду, ты ведь мне подскажешь, да?
Вместо ответа я снова открыл книгу и подвинул к себе блокнот с выписками.
— Ладно тебе, пап, — снова заговорила Эмили. — Хорошо, ты упрямишься и не хочешь их продавать. Но ведь их можно выставлять!
— На Арт-стрит? Ничего не имею против.
— Да нет же. Тут есть картинная галерея, разве ты не знаешь?
— Впервые слышу.
Эмили убрала «Полароид» в чехол из бежевой кожи.
— Ну, так теперь знаешь. Можно будет отнести каталог администратору… ну, или администраторше, не знаю точно, кто там, еще не интересовалась. У тебя куча полотен, которые стоят без дела в мастерской. В интерьер они не впишутся, так что можно будет отнести их в галерею.
— Понятия не имею, что ты задумала, Эмилия, но одно могу сказать точно: это мне не нравится. А предчувствия меня никогда не обманывают. Так что лучше тебе рассказать мне все честно и прямо на берегу.
— Я миллион раз просила так меня не звать!
— А я два миллиона раз говорил тебе, что не хочу ни продавать, ни выставлять свои картины в галерее. И я не считаю нужным искать оправдания, а поэтому тебе придется довольствоваться коротким «так надо».
Эмили обиженно засопела и отправила готовый снимок в небольшой конверт из розовой бумаги с надписью «картины без людей».
— Ну и ладно, не очень-то и хотелось, — буркнула она.
— Не злись, моя хорошая. Поверь мне, это не стоит того. Я закончу, а потом мы пойдем смотреть старые особняки. Ты сможешь взять мой фотоаппарат и поснимать. Не успеешь и глазом моргнуть — а в одном из залов дворца культуры имени Уильяма Тревера откроется выставка твоих работ. И будь добра, открой дверь Муну-старшему, пока он не начал трезвонить на весь дом. Мне хочется тишины.
— Твоя внутренняя камера, как всегда, работает превосходно, — констатировала Эмили, направляясь в прихожую.
— Я уже говорил вам, что вы отлично устроились, Кристиан?
— Это, прежде всего, ваша заслуга, господин Мун.
— Хватит вам скромничать, я всего-то продал дом. Стаканы у вас далеко?
С этими словами Самуэль поставил на мой письменный стол бумажный пакет с логотипом одной из сетей городских супермаркетов.
— Стаканы? — переспросил я.
— Вы предпочитаете пить прямо из бутылки? — осведомился он тоном гостеприимного хозяина.
— Что у вас там?
— Коньяк, конечно же.
Художник бросил на меня удивленный взгляд а-ля «разве я стал бы приносить сюда какую-нибудь гадость?» и уселся в одно из кресел у стола. Сегодня он уже успел опрокинуть рюмку-другую, и, зная Самуэля Муна, я мог сказать точно: после ухода от меня он отправится в какой-нибудь ночной клуб или бар и с удовольствием продолжит печальный праздник своей печени.
Я подошел к бару и достал из него две коньячные рюмки. К алкоголю я был равнодушен — и потому, что он на меня не действовал, и потому, что он, на мой взгляд, имел отвратительный вкус (за исключением нескольких сортов вин, пожалуй, и парочки ликеров) — но жизнь в Европе диктовала свои правила: здесь гостям обычно предлагали выпить.
— Что празднуем? — поинтересовался я, почувствовав, что нужно прервать затянувшуюся паузу.
— Мой развод, — ответил Мун-старший, не отрываясь от изучения бумаг на моем столе. — О нет, только не извиняйтесь за бестактность, у меня от этих извинений уже зубы ноют.