Но русский, сверкая глазами, одержимый тем воинственным духом, который уже уложил сотни тысяч его соотечественников в Галиции, Карпатах, Польше и дальше, вплоть до Риги, приходит в страшную ярость. Более подвижной немец дважды слегка задел его, получив в отместку удар в плечо.

— Еще, еще! — кричат вокруг.

— Ура! — ревут противники.

Еще немного, и зрители, в пылу воодушевления, начнут заключать пари. Шаг за шагом, Гриша оттесняет атакуемого немца к камерам, веером расположенным в глубине караульного помещения.

— Покажи ему где раки зимуют! — кричат солдаты, снимая пояса.

— Держись, Пауль! Русский, да наддай же! Так, браво!

Звонкий голос Германа Захта, который пришел в восхищение от своего вычищенного до блеска ружья и сразу взял сторону Гриши, резко выделяется среди всего этого шума.

— Победа за русским!

Внезапно сквозь оглушительный смех врезывается, словно острый нож, команда:

— Смирно!

Грохот сапог: все солдаты, сидевшие в проходе и за столами, вскочили, обратив глаза к двери. Гриша и его противник остановились, с трудом переводя дыхание, ружья у ноги, словно в строю перед командой: «На плечо!»

В дверях стоит, при портупее и в фуражке, дежурный фельдфебель канцелярии, позади него, в каске и перчатках, блестя от кончика сапог до воротника, обер-лейтенант, адъютант генерала фон Лихова. Позади с портфелем под мышкой — военный судья, которого Гриша хорошо знает по своему процессу, в сопровождении переводчика. Дежурный унтер-офицер рапортует — трудно разобрать кому, своему ли фельдфебелю или адъютанту и представителю местной высшей военной власти.

— В карауле — один унтер-офицер, девятнадцать нижних чинов, один подследственный военнопленный.

Рапорт принимает фельдфебель, но одновременно обер-лейтенант Винфрид прикладывает руку к шлему.

— Благодарю, — говорит он, — вольно!

И только при этих словах ошеломленные солдаты приходят в себя. Гриша все еще держит ружье у ноги, лишь он один продолжает стоять навытяжку, но его красное от борьбы и радости победы лицо начинает бледнеть: он видит, видит по лицам всех, что настал его час. И, несмотря на все усилия он не в состоянии помешать тому, что его ноги в широких штанах начинают дрожать. Тут же он замечает — и это служит ему утешением, — что штаны слишком широки, для того чтобы выдать проклятую дрожь его мышц.

Обер-лейтенант смотрит на него мгновение и затем говорит:

— Ружья на место! Тесновато для спортивной площадки, не правда ли? Дежурный по караулу, перебежчика Бьюшева сюда!

Лицо военного судьи, доктора Познанского, бело, как лист бумаги, который дрожит в его руке. Легкий кивок в сторону обер-лейтенанта.

Винфрид понимает:

— Вы — Бьюшев?

Страшно возбужденный Гриша, едва переводя дыхание, восклицает по-русски:

— Господи! — И по-русски же рапортует: — Илья Павлович Бьюшев, унтер-офицер шестьдесят седьмого стрелкового полка, пятой роты.

Обер-лейтенант Винфрид прикладывает руку к шлему.

— Благодарю, — говорит он, хотя ни в одном уставе мира не предписана такого рода вежливость. Затем он делает шаг назад, так что военный судья доктор Познанский остается перед Бьюшевым один в пустом пространстве. На лбу у Познанского выступают капли холодного пота. «Какой симпатичный этот русский солдат», — отмечает про себя Винфрид.

Военный судья откашливается и приготовляется прочесть то, что переводчик, слово за словом, должен перевести на русский язык. Но еще до того обер-лейтенант Винфрид, как перед рапортом высшему начальству, командует:

— Рота, смирно!

Всеми мыслями и чувствами двадцать три немца устремляются к той пропасти, которая встала между военным судьей и Гришей Бьюшевым.

И военный судья читает отрывисто, с одышкой, чуждым военной обстановке голосом, которому он тщетно силится придать безразличие и твердость:

Выдавив из себя эти глыбы слов, военный судья доктор Познанский, почувствовал себя совершенно опустошенным и готовым, образно выражаясь, рухнуть на землю от изнеможения. Может быть, его также знобило от простуды. К счастью, никто не обращал на него внимания.

Русские фразы срывались с уст переводчика — это были другие, но по содержанию уже известные фразы, — словно равнодушно швыряемые снаряды, которые тем не менее оказывают смертельное действие. Ибо переводчик — латыш, бывший судебный писарь в Митаве, в Курляндии, — целый день только и делает, что переводит подобные документы.