– Холодно? – Роберт рассмеялся. – Ну да, наверное, было. Но эти камни… Ни одна цивилизация в мире не обращалась с камнем так, как инки! А ведь они строили, не имея ни железных инструментов, ни колеса. – Он подумал об огромных зданиях, которые рассматривал на фотографиях. На некоторых была видна гладкая кладка из камней правильной прямоугольной формы, на других – из разных по размеру и фактуре, весящих сотни тонн каждый, – все они были точно подогнаны и плотно пригнаны один к другому без всякого раствора, с внутренней фаской по краям, так что щелей между камнями было практически не видно. Здесь, в Чокекиро, некоторые из дверных проемов были как раз такой удивительной кладки. В щель между камнями невозможно было засунуть даже булавку. А в нишах, которые было видно с площади сквозь дверные проемы, вероятно, лежали мумии предков. Луи провел по ним руками, удивленно бормоча что-то себе под нос, в то время как проводник-mestizo шел по пустым залам, скручивая сигарету.

Через некоторое время Роберт и Камилла остались одни. Возле них держался и священник. Он слушал все, о чем говорил Роберт, с какой-то напряженной сосредоточенностью. Теперь, когда остальные разошлись, он сказал на своем мягком, правильном английском:

– Но все эти дворцы, они должны были выглядеть очень… скромно.

– В каком смысле – скромно?

– Покрытые тростником. Как деревенские дома.

– Да, но представьте себе эти огромные тростниковые крыши! А стены, которые сейчас выглядят очень просто, когда-то были покрыты штукатуркой и раскрашены, некоторые увешаны гобеленами из шерсти викуньи [10] – и величественные храмы, все покрытые золотом. Скромно? Ну нет.

Священник уставился в землю. Роберт продолжил:

– У этой цивилизации были огромные богатства и власть. Победа вашего народа – я имею в виду испанцев – была сама по себе удивительной.

Франциско тихо сказал:

– Они были очень суровые люди. Из Эстремадуры, – и добавил еще тише: – Откуда я родом.

– Из Эстремадуры? – Роберт удивленно уставился на него. – Ха! А почему же вы раньше не сказали? Это же потрясающе.

Священник покраснел, как мальчишка:

– Я родился недалеко от Трухильо… города конкистадоров. Отец назвал меня Франциско в честь главного конкистадора Писарро.

Ему вдруг очень захотелось ускользнуть от их взглядов: голубые глаза Роберта сверкали любопытством, мягкий взгляд Камиллы был полон удивления.

Она думала о том, как не похож он был на потомка конкистадоров: худой мальчик с орлиными чертами лица и оливковой кожей.

– А ваш край все такой же суровый? – жестко спросил Роберт. – Все такой же бедный?

– Он вполне подходит для коров и свиней.

Как они могли его понять, думал Франциско. Его земля не была похожа на эту. Это было огромное горное плато, с редкими кустиками и выступами серых скал, на которые ругался его отец. Их пастбища были полгода покрыты коричневой травой и окружены невысокой каменной изгородью, которая рушилась так же быстро, как и была построена.

Для него их поля всегда намертво ассоциировались с его отцом: человеком на лошади, с кнутом в руке. В его мальчишечьем воображении он все время объезжал свои бескрайние владения. Седые волосы откинуты назад, густые брови. Когда он вспоминал об отце, в его памяти вставало одно и то же изображение: отец сидит на лошади и тяжело смотрит на него, его глаза прячутся в тени козырька, – стальной, злобный взгляд. Потому что то, на что он смотрел, было для него постоянным разочарованием: расплывчатым лабиринтом мечтаний и страхов – его младшим сыном. «На что ты сегодня потратил свое время?»

Камилла спросила:

– Значит, вы все – фермеры?

– Да… да.

Навес для скота был сначала больше, чем их дом: огромный сарай с каменными стенами, в котором зимой содержался скот и хранился силос. Тогда все коровы были белого цвета – их даже можно было погладить, – с маленькими головами и тупыми рогами. Но, когда ему было десять, они продали эту ферму – отец называл ее «пустыня» – и купили ферму «Санта-Амалия» в Абахе. На каменные столбы были навешены тяжелые ворота из кованого железа, а их земли окружал уродливый забор из колючей проволоки. Толстые столбы подпирали стены дома, и ему отвели собственную комнату, выходившую окнами на эвкалиптовые деревья. В тот день он поехал с отцом посмотреть на новое стадо. У этих коров были кривые рога и гладкие рыжие шкуры, они пили из поилки, обложенной камнями. Это была «сильная порода», как выразился отец. Франциско сказал:

– А мне больше нравились белые.

– Белые! – Лицо отца застыло, а взгляд наполнился ужасной яростью. – Ты что, думаешь, они игрушки? Черт возьми, что за кровь течет в тебе? – Он презрительно оглядел сына, пришпорил коня и ускакал.

Камилла продолжала спрашивать его:

– Вы единственный ребенок в семье? – Казалось, ей было его жалко.

– У меня есть старший брат.

Но теперь, когда Франциско так долго прожил отдельно от семьи, даже образ Мигеля казался ему каким-то размытым. Именно хвастливого Мигеля отец и научил скотоводству. И как раз от Мигеля Франциско – ему тогда было восемь лет – впервые услышал семейное предание о том, что в их жилах течет кровь конкистадора. «Давай поиграем в испанцев и инков!» – и они принимались бороться на кошеном поле до тех пор, пока он не кричал от боли из-за того, что ему скрутили руки. Мигель всегда выигрывал, но это никогда ему не надоедало. «Кто Писарро?» – кричал он и выкручивал руки все сильнее и сильнее, пока Франциско уже чуть не скулил от боли: «Ты Писарро». «А кто желтокожий инка, Атахуальпа?» – и снова выкручивал руки. «Я… Я желтокожий инка, Атауальпа!»

Атахуальпа. Тогда это имя для него ничего не значило. Но позже, в школе, он узнал, как вождь инков был схвачен главой конкистадоров Писарро и как он купил свою свободу за обещание отдать ему все свое золото, сваленное грудой высотой восемь футов у него в подвале. Инка сдержал свое слово, а вот испанец – нет. Атахуальпу окрестили и потом… казнили.

– А как выглядит Трухильо? – спросил Роберт. – Все эти старые дома конкистадоров?

– Трухильо очень красивый город, если только вам нравятся такие города. – Он сам почувствовал, что в его голосе прозвучала горькая насмешка. – Он построен из скального камня и гранита. В нем все – каменное. И там, конечно, есть старые дома и дворцы конкистадоров. Они вернулись домой богатыми.