На балконе я ставил свечу на прежнее место, на пол, и, приняв от камердинера великой княгини работу или другие вещи, которые она хотела иметь с собою, следовал за нею. Другие комнаты также были в полумраке; освещалась одна лестница. Странным кажется теперь это госпитальное освещение комнат императорского дворца.

На первой неделе моего дежурства в Павловске, 15 июля, было бракосочетание адъютанта великого князя поручика л. – гв. Литовского полка Владимира Федоровича Адлерберга с Марией Васильевной Нелидовой, фрейлиной императрицы Марии Федоровны. Обряд совершался в дворцовой церкви.

Великий князь Николай Павлович и двоюродный брат невесты, Кирилла Александрович Нарышкин, были посажеными отцами, великая княгиня Александра Федоровна и тетка невесты, статс-дама Мария Алексеевна Нарышкина, посажеными матерями новобрачным. Родных у Адлерберга было немного: мать – начальница Смольного монастыря, сестра Юлия Федоровна Баранова и моя тетка, жена родного дяди Владимира Федоровича, Елисавета Яковлевна Багговут.

Я был назначен держать венец над женихом; над невестой держал венец ее родственник, Аркадий Аркадьевич Нелидов (брат Варвары Аркадьевны Нелидовой), юноша, готовившийся поступить юнкером в кавалергарды. После брачной церемонии у императрицы Марии Федоровны был бал и ужин. Особенный стол был приготовлен для императорской фамилии, новобрачных и их родственников.

Поднялся вопрос, могу ли я, в звании шафера, сидеть за столом? Императрица Мария Федоровна, строгая к этикету, решила этот вопрос отрицательно; это поразило мое камер-пажеское самолюбие, так как я считал свое звание несравненно выше звания недоросля из дворян, будущего юнкера гвардии.

Но это было минутное неудовольствие, и я принялся служить моей великой княгине у стола, за которым сидела моя тетушка и шафер невесты Нелидов.

В Константиновском дворце, где жил в. к. Михаил Павлович, помещался прусский принц Вильгельм, нынешний маститый император Германский. Тогда он был красивый, статный, веселый и любезный юноша. Он походил лицом и нравом на великую княгиню, которая любила его более других братьев и часто, говоря о нем, называла «mein Liebling». Однажды, играя с собакою великого князя Михаила Павловича, он был ею укушен в ногу.

Доктора, опасаясь последствий, нашли нужным прижечь небольшую ранку и на несколько дней не позволять принцу выходить из комнат. На другой день после этого происшествия великая княгиня послала меня узнать, как принц провел ночь.

Возвратившись, я встретил великую княгиню под руку с великим князем, готовым уже сойти к императрице; они остановились, и я начал говорить вперед приготовленную французскую фразу о спокойной ночи и о хорошем состоянии здоровья принца и, желая блеснуть своим французским выговором, начал картавить.

При первых моих словах: «Votre Altesse Impеriale…» [301] – великий князь, смотря на меня и сделав комически серьезную мину, начал повторять за мной каждое слово, картавя еще больше моего. Великая княгиня захохотала, а я, краснея и конфузясь, старался скорее кончить.

К счастью, фраза не была длинна. После обеда, проводя великую княгиню и великого князя во флигель и ожидая приказаний, я стоял невеселый в приемной, когда великий князь, вышедши из комнаты великой княгини, подошел ко мне, поцеловал меня и сказал:

– Зачем ты картавишь? Это физический недостаток, а Бог избавил тебя от него. За француза никто тебя не примет; благодари Бога, что ты русский, а обезьянничать никуда не годится. Это позволительно только в шутку.

Потом, поцеловав меня еще один раз, отпустил до вечера. Этот урок остался мне памятен на всю жизнь.

Выдающаяся черта характера великого князя Николая была – любовь к правде и неодобрение всего поддельного, напускного. В то время император Александр Павлович был в апогее своей славы, величия и красоты. Он был идеалом совершенства.

Все им гордились, и все в нем нравилось; даже некоторая изысканная картинность его движений; сутуловатость и держание плеч вперед, мерный, твердый шаг, картинное отставление правой ноги, держание шляпы так, что всегда между двумя раздвинутыми пальцами приходилась пуговица от галуна кокарды, кокетливая манера подносить к глазу лорнетку; все это шло к нему, всем этим любовались.

Не только гвардейские генералы и офицеры старались перенять что-либо из манер императора, но даже в. к. Константин и Михаил поддавались общей моде и подражали Александру в походке и манерах. Подражание это у Михаила Павловича выходило немного угловато, не натурально, а у Константина Павловича даже утрировано, карикатурно. По врожденной самостоятельности характера не увлекался этой модой только один великий князь Николай Павлович.

В то время великий князь Николай Павлович не походил еще на ту величественную, могучую, статную личность, которая теперь представляется всякому при имени императора Николая. Он был очень худощав и от того казался еще выше. Облик и черты лица его не имели еще той округлости, законченности красоты, которая в императоре так невольно поражала каждого и напоминала изображения героев на античных камеях.

Осанка и манеры великого князя были свободны, но без малейшей кокетливости или желания нравиться; даже натуральная веселость его, смех как-то не гармонировали со строго классическими, прекрасными чертами его лица, так что многие находили великого князя Михаила красивее.