Мы были заняты этой необходимой работой, сделавшейся трудной благодаря смущению, воцарившемуся в наших массах при приближении Гюденя.

Если бы Кутузов, останавливаясь в Годингене, перешел Марх и сломал бы мост, он был бы по меньшей мере обеспечен от тревог. Он действительно это и приказал, но, когда мы были близ города и некоторые, очень спешившие, уже прошли его, прибыл от императора Вейротер и передал приказание оставаться на правом берегу реки. Новое распоряжение этого генерала в столь критических обстоятельствах окончательно убедило многих из нас, что он хотел докончить свою работу и предать нас французам.

Действительно, позиция, которую он приказывал нам занять, была верхом безумия. Мост через Марх находится в самом городе Годингене, он длинный и узкий; с другой стороны города начинается неширокое шоссе, идущее среди болот и ведущее в Галач. Там уже Венгрия.

Вейротер заставил нас стать биваком а cheval [верхом] на шоссе; он поставил пехоту на правом фланге в три линии и почти без дистанций между ними, на совершенной равнине, а всю кавалерию – на левом, за непроходимым болотом – новая нелепость, еще подтвердившая наши подозрения. Конечно, если бы Наполеон с одной стороны, а Гюден – с другой явились бы атаковать нас на этой странной позиции, они взяли бы половину армии, нагроможденную в узких улицах города и на мосту.

Если этого и не произошло в действительности, то, во всяком случае, этого мы боялись. Покажется непонятным не только военному, но даже и всякому вообще читателю, если бы Кутузов промолчал и не заявил бы энергично императору, что он потеряет свою армию; но тех, кто знал характер главнокомандующего, это не удивило бы.

Наконец Гюдень приблизился, и об этом мы узнали 23-го ноября (5-го декабря) в полдень; тотчас же отдали приказание об отступлении прямо войскам, минуя начальников. Адъютанты императора и Кутузова поскакали галопом: «Отступайте, проходите город и через мост!» и проч. Все устремилось к городским воротам, которые вскоре были закупорены; к счастью, у нас совсем не было обозов и мы избавились от орудий и зарядных ящиков.

Арьергард бросили на произвол судьбы, но ему все-таки удалось достигнуть Годингена без особых затруднений, и армия собралась в Галаче.

Это маленький городок, в середине которого находится один из самых красивых замков императора австрийского. Там остановились императоры со всей их свитой, и это был единственный дом, к которому наши солдаты отнеслись с уважением; все же прочие дома и окрестности были разграблены. Трудно поддерживать строгую дисциплину среди 70 000 солдат, умирающих от голода.

На другой день, по прибытии нашем в Галач, император и получивший наконец отвращение к Вейротеру, лишил его, хотя и немного поздно, своего доверия, и последний получил даже, как меня уверяли, повеление не показываться больше на глаза императорам.

Обязанности генерал-квартирмейстера армии снова возложили на генерала Сухтелена, от которых, собственно говоря, он никогда не был удален, и мы начали дышать.

Император Александр со своей свитой находился на иждивении австрийского императора, так как при нем не было ничего, кроме одного лакея. Хотя и очень огорченный всем тем, что произошло, и предшествующим поведением австрийцев, он сдерживался и не выказывал неудовольствия на то, чем был обязан своим несчастным союзникам; но он один только умел сдерживаться. Все, что его окружало, ожесточалось против союзников со столь же неуместною, как и неприличною язвительностью.

Между тем император Франц вел с Наполеоном переговоры о мире; уполномоченные не могли прийти так легко к соглашению, как государи, и император французов выразил желание иметь свидание с императором австрийским; последний прибыл на бивак авангарда близ Уршица. Там согласились об условиях мира, который вскоре был заключен и который не стоил Австрии таких жертв, как этого должно было ожидать.

Так окончилась эта война, начавшаяся в Швабии и завершившаяся в Венгрии, не продолжавшаяся трех месяцев и отмеченная за этот короткий промежуток времени самыми интересными и решительными событиями. Во время нее дали три генеральных сражения и более двадцати боев.

После заключения мира нас отправили в Россию. Двигаясь на Волынь и в Подолье, мы перерезали Венгрию и Галицию и прошли через Тирнау, Нейтру, Риму, Шембак, Юссафу, Токай Кашау, Эперьеш, Барнфельд, Дуклу, Лемберг и Броды.

Венгры, нация гордая, но благородная, чувствительная и добрая, приняли русских с широким и радушным гостеприимством. Офицерам оказывали всевозможное внимание, продовольственных припасов им и солдатам отпускалось больше, чем нужно было для приготовления пищи; независимо от рационов, отпускавшихся австрийским правительством, каждый горожанин, каждый крестьянин старался поделиться всем, что имел, с тем, кого судьба привела расположиться у него.

Но это изобилие сделалось также роковым для нашей армии, и тем больше, что в наших пределах продовольственные распоряжения были так дурны, что мы оставались несколько дней без хлеба.

Этот переход от довольства к лишениям, сверхъестественная усталость, пережитая нами, и постоянное расположение зимою на биваках вызвали вскоре эпидемические болезни, известные под названием госпитальной лихорадки. Четверть армии пострадала от нее, и так как у нас заботились о здоровье солдата не больше, чем о продовольствии, то не было подготовлено ни госпиталей, ни госпитальных вещей; больные складывались в частных домах, и многие сделались жертвами недостатка ухода, медикаментов и даже пищи.