Как могла, она объяснила ситуацию, окончательно разбила Морису сердце и поехала домой одна.

Когда Билл, примирившись с действительностью, перестал отмахиваться от первого известия и расстраиваться из-за второго, он пошутил, что за один месяц Тони сделался виновником двух беременностей. По мнению Тони, Билл слабо представлял, что женщина узнает о беременности лишь через несколько недель после рокового события; дабы не портить соавтору шутку, он не стал уточнять, что во втором случае отцовство сомнительно. Под подозрением оказывались и Том Слоун, и Деннис. Да и у самого Билла, пожалуй, рыльце было в пушку. Хм, отцовство. В жизни Тони оно вдруг заняло куда больше места, чем он рассчитывал.

Они с Биллом теперь арендовали более просторный офис, где можно было уединиться в кабинете и работать даже в присутствии Хейзел. Когда Джун прибежала с потрясающей вестью, она не сразу зашла к мужу, как делала раньше, если случайно оказывалась поблизости, а осталась ждать у секретарского стола, пока Хейзел докладывала о ее приходе. Тони все понял с полувзгляда.

Он вывел жену на улицу, подальше от любопытных глаз, и крепко обнял.

– Представляешь? Ты мне заделал ребенка, – выдохнула она, и Тони рассмеялся: эта фраза подразумевала насилие или, во всяком случае, решимость.

Но никакого принуждения не было. Отнюдь: были вкрадчивые речи, бесконечное терпение, многочисленные «может, завтра?», «ну, ничего» и «вроде бы, да». И только в последнее время стали происходить какие-то подвижки – по крайней мере, сложностей поубавилось.

– Нужно срочно думать о переезде, – забеспокоился Тони. – В дом с садом.

– Да подожди ты, – сказала Джун. – Срочности пока нет.

У них была квартира в Кэмден-Тауне; Джун устраивала близость к магазинам, кинотеатрам и рынку.

– В тихом, зеленом районе. Пиннер {50} вполне подойдет.

– Ты так считаешь? Даже не знаю. В любом случае, нам предстоят более серьезные испытания.

– Какие испытания?

– Прежде всего, роды. Боюсь до смерти.

– Ох, прости. Конечно.

– Потом материнство: получится ли из меня хорошая мама?

– Из тебя получится чудесная мама.

– А из тебя – самый лучший папа.

– Господи, – выговорил Тони, – а я тут о зеленых районах.

– Какие у тебя ощущения?

– Фантастические.

Фантастические ощущения сохранялись до тех пор, пока он не поделился с Биллом.

Вероятно, это был здоровый процесс, который сулил новые успехи, но они с Биллом находились на стадии размежевания. В конце рабочего дня Тони ломало, как ломало его в армии после ненавистной муштры. До сих пор у них с Биллом словно был один общий мозг, или, точнее сказать, они создали новый ум, который витал в воздухе и наполнялся содержанием, репликами, сценами, характерами, как ванна наполняется из двух кранов. Бывало, один кран работал лучше, другой хуже, порой требовалось открыть на полную мощность горячий и прикрутить холодный, но это достигалось естественно, само собой. Обсудили – написали.

Почему-то во время работы над вторым сезоном их общий мозг сделался строптивым. Теперь в кабинете сидели два человека, привязанные друг к другу талантом и обстоятельствами, пытались говорить одним голосом, но все чаще обнаруживали, что каждая реплика, каждая сюжетная линия становится объектом споров, нападок и обороны; при этом и Биллу, и Тони выпадали мелкие победы и мелкие поражения. Наверное, никакое соавторство без этого не обходится, но прежде у них такого не случалось, а перестраиваться всегда трудно.

Тони не знал, как сообщить Биллу потрясающую новость, чтобы не навлечь на себя сарказм и презрение. Билл хорошо относился к Джун, в компании они прекрасно общались. Быть может, у Тони развивалась паранойя, но он не мог отделаться от мысли, что Билл рассматривает брак как ширму, как признак трусости и приспособленчества. Раньше они с Биллом походили на два разных сорта твердого сыра. А затем Тони стал размягчаться. При этом в нем не прибавлялось остроты – он скорее превращался в плавленый сырок, нежели в пикантную голубую плесень с живыми личинками. Еще до беременности Джун он сделался мягким семейным человеком: по вечерам они включали радио, обсуждали увиденное и услышанное за день, анализировали сценарии. Пару раз в неделю ходили в кино и на обратном пути раскладывали фильмы по полочкам. Тони мог ночами напролет слушать, как Джун рассуждает о драматургии. Сама она сценариев не писала, хотя и пробовала (впрочем, ни Тони, ни кто бы то ни было другой результатов не видели), но при этом с ходу выявляла слабину, недоработку, лишние отступления и причины безжизненности сцен, которые должны искриться и бурлить. Тони полагал, что в долгосрочной перспективе дарование Джун, вкупе с их общими интересами, станет опорой их брака в большей степени, чем постельные страсти – недолговечные по определению.

Билл, в свою очередь, посещал никому не известные клубы и бары, много пил и общался с бесшабашными, опасными субъектами, которые из-за своей ориентации постоянно балансировали в одном шаге от тюрьмы, но, казалось, плевали на все. А кроме того, ему распахнул двери другой мир, не ограниченный пределами легкого жанра, мир, которого не понимал Тони. Начав ходить в театры, Билл открыл для себя Гарольда Пинтера, Н. Ф. Симпсона и Джо Ортона, свел знакомство с Питером Куком, Дадли Муром и ребятами из «Прайвит ай» {51} . Он написал пару острых, злых скетчей для новой сатирической передачи Неда Шеррина {52} «Не зрелище, а образ жизни» и даже сочинил какой-то опус под заголовком «Две тысячи лет гею-девственнику» – пародию на бесконечные проволочки с претворением в жизнь рекомендаций доклада Волфендена {53} . Эту вещь, естественно, никто печатать не стал, но он ею гордился, и у Тони закралось подозрение, что Билл работает над более масштабным проектом, который требует знакомства с иными сферами, бесконечно далекими от «Барбары (и Джима)». Тони мог только восхищаться и мечтал пойти по его стопам, но все время помнил, что сам он – другой и, наверное, никогда не сравняется с Биллом.