Работа застопорилась, и он волновался, как бы Софи не начала поглядывать в сторону других сценариев, других продюсеров и других потенциальных мужей. Но когда он уже стал всерьез задумываться о приземистых, толстых интеллектуалках из круга знакомых его матушки, Софи сама сделала три значительных шага ему навстречу.

Первым стало приглашение в театр: Софи получила в подарок два билета на премьеру мюзикла «Волосы» в театре «Шефтсбери» {80} и хотела найти себе компанию.

– На какое число? – спросил Деннис.

Его не особо волновало число: даже погрязни он по уши в делах (которых сейчас у него не было вовсе), Деннис отменил бы все, что угодно. Но поскольку Софи звонила по телефону, ей было невдомек, что он даже не протянул руку за своим – пустым – ежедневником.

– На сегодня, – сказала Софи.

– Хм, – протянул Деннис. – Значит, кто-то тебя подвел.

Если бы черепахи обладали даром речи, подумал он, у них был бы точно такой же голос: угрюмый, старческий.

– Ничего подобного, – ответила Софи. – Но я так и знала, что ты это скажешь.

Деннис вздрогнул. Его черепашьи повадки не остались незамеченными.

– Билеты мне предложили только что, – продолжала Софи. – Буквально минуту назад. Ты первый, кому я звоню. До вчерашних событий ни у кого не было уверенности, что премьера состоится.

– Постой-постой, ты о чем?

– Я специально сказала «до вчерашних событий» – думала, ты что-нибудь знаешь. А я, честно говоря, толком не поняла, что там произошло.

Зато Деннис хорошо знал, что произошло: накануне был принят Акт об отмене театральной цензуры. Теперь в любом театре Уэст-Энда народ Британии мог лицезреть (при желании, конечно) соски и лобки.

– Я знала, что ты сразу объяснишь, – сказала Софи. – Не зря же я тебя люблю.

Это был второй важный шаг, который последовал так стремительно, что едва не наступил на пятки первому. Деннис даже замешкался с ответом. Он понимал, что Софи не подразумевала ничего серьезного и произнесла эту фразу лишь потому, что ему быстро удалось откопать в пыльных закоулках своего некогда светлого кембриджского ума обрывочные сведения о государственном законодательстве. Догадайся он записать, а потом аккуратно смонтировать этот разговор, можно было бы целыми днями слушать, как Софи Строу признается ему в любви.

– Ха-ха! – в конце концов сказал он вслух, но его смешок, видимо, сбил Софи с толку, и Деннис продолжил: – Попытка не пытка.

Эта пословица оказалась так же неуместна, как и смех, поскольку в их разговоре ничто не наводило на мысль о первом или втором иносказании.

– Там будет обнаженка, – предупредила Софи.

– Знаю, – ответил Деннис.

– Мы согласны на обнаженку? – спросила она.

Если бы такой вопрос позволил себе кто-нибудь из сценаристов, Деннис приказал бы вышвырнуть мерзавца за порог и расстрелять. Но в данном случае он понимал: это выражение – не дешевая бравада. Напротив, оно было на вес золота: тонкое, очаровательное, правдивое. Когда прекрасная женщина в одной фразе объединяет согласие и наготу, по силе воздействия это превосходит даже великие образцы лирической поэзии.

– Если ты согласна, то я – тем более.

Как ни странно, на хиппи-мюзикл «Волосы» пришла типичная премьерная публика: элегантные мужчины с неврастеничными на вид женами. Деннис вздохнул от облегчения, смешанного с разочарованием. Он бы охотно рассказал своей матушке, как оказался в обществе длинноволосых мужчин с оголенной грудью и волооких женщин с оголенной грудью, но мужчины в большинстве своем будто бы явились прямиком из Сити, а их жены словно приехали на поезде 17:20 из Годалминга {81} . У мужчин в глазах играл огонь, какой вряд ли увидишь у зрителей, готовых высидеть трехчасовой спектакль «Вишневый сад»; еще до того, как поднялся занавес, по залу прокатился удовлетворенный гул. Но Деннис – вот оно, облегчение, – вовсе не чувствовал себя белой вороной. Он бы даже рискнул предположить, что вид у него, в отличие от многих, молодежный и попсовый: в последнюю минуту, поддавшись ветру перемен, он надел рубашку апаш и полосатый блейзер. Софи, ослепительная в своем канареечно-желтом мини-платье и белых сапожках, тут же оказалась в кольце фоторепортеров. Ей хотелось, чтобы Деннис тоже попал в кадр, и это можно было бы расценить как очередной позитивный сдвиг в их отношениях, если бы фоторепортеры, все как один, не опустили камеры, когда Деннис вознамерился встать рядом.

Их места были у прохода, в пятнадцатом ряду, прямо в центре зала, и Деннис очень скоро пожалел, что их не посадили в задний ряд бельэтажа. По залу в поисках досягаемых мишеней для цветов и поцелуев рыскали участники спектакля. К Софи, не только досягаемой, но и знаменитой и привлекательной, раз за разом подскакивали опасно красивые молодые люди, чьи поцелуи оказались более наглым воплощением новой эры мира, любви и понимания, чем готов был принять Деннис.

– Эй, полегче там, – обратился он к третьему молодчику, который определенно собирался подогреть нетерпение Софи, засунув язык ей в рот.

Молодчик ускакал, позабавившись старомодным предупреждением, но его тут же сменила девица, которая перегнулась через Софи, чтобы воткнуть Деннису в волосы подсолнух. Потом наконец-то погасили свет, представление началось, и, несмотря на новые набеги, Денис и Софи сумели избежать дальнейших неприятностей, опуская глаза в пол.

И к удивлению Денниса, спектакль ему необычайно понравился. Временами действие становилось сумбурным, но были в нем и непредсказуемость, и веселость, и восхитительная музыкальность; молодые, задорные актеры буквально электризовали публику. Деннис смотрел то на сцену, то на зрителей и видел, по сути, одинаковое наслаждение и тут и там. Исключение составляла лишь одна кислая физиономия: через несколько мест от Денниса, в том же ряду, сидел Вернон Уитфилд, который уже придумывал злобную, начисто лишенную чувства юмора и предельно ханжескую рецензию, вскоре напечатанную журналом «Лисенер». В этой рецензии, конечно, не упоминалось, в каком восторге были все остальные зрители.