Но вот, наконец, хлопнула дверь, и на пороге комнаты показался Саша. Аня облегченно вздохнула. Ей очень хотелось поговорить с ним, попросить его, чтобы он был осторожнее, но Говорухин не двигался с места, и она, поняв, что его не пересидеть, ушла встревоженная и недовольная.

Вернувшись домой, Аня долго не могла успокоиться. Смутная тревога не давала покоя ей несколько дней.

Потом вдруг сошлись два тревожных события. Чеботарев объявил, что уезжает на другую квартиру, а почему он это делает, объяснил так путано, что Аня не поверила ни одному его слову. Она спросила Сашу, что между ними произошло, но тот тоже ответил очень уклончиво: Чеботареву, дескать, нужно готовиться к отъезду в Сибирь, ему нужна более тихая квартира, чтобы закончить все дела, а тут много народу ходит. После отъезда Чеботарева пустая, похожая на сарай квартира стала еще более неуютной, производила унылое впечатление. Саша сказал, что доживет в ней только месяц и потом переберется в другое место. Аня кинулась искать ему комнату, но ничего подходящего не попадалось. Сам же Саша как-то равнодушно относился к своему переселению. Подошло время платы за квартиру, он внес за месяц вперед, что казалось Ане верхом расточительности, и остался в старой квартире. Не успела Аня освоиться с этой новостью, как нагрянула вторая. Пришел к ней Марк Елизаров и сообщил об аресте Сергея Никонова.

— Ох! — вырвалось у Ани. — Я так боюсь за Сашу.

— Да, ему давно уже вечную память поют, — сказал Елизаров и, увидев, какое сильное впечатление произвела эта его фраза на Аню, добавил, явно желая смягчить сказанное; — Да кому ее сейчас не поют?

Арест Никонова Саша очень тяжело переживал. Однако это ни на один день не выбило его из рабочей колеи: он по-прежнему рано уходил в зоологический кабинет университета и продолжал занятия. У Ани опять полегчало на душе: аресты миновали, не коснувшись брата, он упорно работает, значит все ее волнения напрасны.

Аня получила из дому письмо и пошла показать его Саше. Ее встретила хозяйка квартиры, сообщила:

— А брата вашего нет.

— Я обожду его.

— Боюсь, что не дождетесь: он уже вторую ночь не появляется дома.

— Как?! — испугалась Аня. — Где же он?

— Не знаю…

— Я тогда посмотрю, может, он записку мне оставил.

Никакой записки Аня в комнатах не нашла. Это так встревожило ее, что она не знала, что и думать. Никогда еще не было такого случая, чтобы Саша не ночевал дома. Но если он куда-то и уехал, то почему не сказал ей? И куда он мог уехать? Какие у него могут быть дела? Он ведь никогда ничего не говорил об этом. А может, он уехал в Вильно по той загадочной телеграмме? Странно, очень странно. «А что, если его арестовали?» — вдруг пришла Ане страшная мысль. Да, но тогда бы пришли с обыском на квартиру. А может, полиция и приходила, да хозяйка не говорит об этом.

Много всевозможных предположений перебрала Аня и ни на одном не могла остановиться. Она не спала всю ночь и утром чуть свет побежала опять на квартиру Саши. Ответ тот же: нет, не появлялся. Тогда Аня помчалась к Говорухину. Там она застала Шевырева. Оба они были тоже заметно встревожены. Шевырев, косо поглядывая на нее из-под очков, точно Аня была во всем виновата, бегал из угла в угол по комнате. Говорухин силился сохранить свою обычную мрачную невозмутимость, но у него это плохо получалось. На вопрос Ани, куда же уехал Саша, он хмуро ответил, что недалеко и скоро вернется.

— Плохо, что он вас не предупредил, — заключил Говорухин и, помолчав, продолжал раздраженно: — Но и вам тоже не следует так часто ходить на квартиру за справками, а то там… бог знает что могут подумать.

— Но зачем же он поехал? — тоже повысив тон, спросила Аня. — Вы хоть это мне можете сказать?

— У него есть дела, — переглянувшись с Шевыревым, уклончиво ответил Говорухин.

— Какие? Я это спрашиваю не ради любопытства. Я просто хочу знать, рискует он чем-нибудь или нет.

— Ну, если вы уже так настаиваете… Пожалуйста. Он поехал гектографировать одну вещь. Это недалеко от Петербурга и совершенно безопасно.

— И он скоро приедет, — быстро вставил все время молчавший Шевырев. — Может, даже сегодня.

Говорухин и Шевырев не только не успокоили Аню, а еще больше растревожили ее. По их тону и растерянному виду она поняла, что они что-то скрывают от нее. Но если они даже и правду говорят, то гектографированье — довольно рискованная вещь, где бы это ни делалось, в Петербурге или в другом месте. Уходила она от них, не скрывая своего враждебного отношения, взяв слово, что они немедленно дадут знать, как только Саша вернется.

Только на четвертый день Аня, вернувшись с лекций домой, нашла в своей комнате маленькую записку Саши, в которой он извещал, что вечером зайдет. Когда он появился, Аня с упреками накинулась на него. Он, как всегда, спокойно выслушал ее, признался, что сделал ошибку, не предупредив об отъезде, пообещал, что впредь не допустит этого.

— Ты представить себе не можешь, как я волновалась. Это же очень рискованное дело…

— Ты о чем? — заметно насторожился Саша.

— Ты ведь печатал что-то?

— Нет.

— А Говорухин сказал, что ты печатал.

Саша нахмурился и ничего не ответил. Аня знала: если он не хотел о чем-то говорить, то молчал, но не лгал. И последнее время она все чаще, точно на скалу, наталкивалась на его упорное молчание. Она видела в этом недоверие, обижалась на него. Не зная истинной причины его непоколебимой замкнутости, она объясняла ее тем, что Саша переменился к ней.

— Ты не любишь и не уважаешь меня! — со слезами воскликнула она.

— Ты очень хорошо знаешь, что я тебя и люблю и уважаю, — сказал Саша твердо и так искренне, что Аня устыдилась своих слов.