– Вроде? Это как понимать?

– Не знаю! Как хочешь, так и понимай. Сказала, что проверится в ближайшее время. Поэтому я и решил поговорить с тобой!

Марина кивнула:

– Понятно! Ты хочешь, чтобы я узнала результаты анализов, если Люблина проведет обследование, и сообщила их тебе, так?

– Да!

– А если она действительно беременна, это что-то изменит?

– Радикально нет! Жить с Люблиной я не буду, а вот заботиться о ребенке – моя обязанность. И я не брошу ребенка!

– Интересная у вас жизнь пойдет.

– Интересней некуда. Но жить семьей я с Ириной не смогу. Не люблю я ее, Марина, а какая семья без любви? Одно мучение. Ладно мы, а ребенок-то тут при чем?

– Думаешь, ему, этому будущему ребенку, будет лучше в неполной семье?

– Кто знает! Может, и лучше, по крайней мере не будет видеть отношений между отцом и матерью. Ты поможешь мне?

– Хорошо, но при условии, что Ирина будет в курсе твоего интереса.

– Тогда я ничего не узнаю! Она сумеет скрыть правду.

– Вообще-то ты прав. Ладно, я постараюсь узнать, беременна Люблина или нет! Все равно это скоро станет известно всем.

– Спасибо, Марина, ты настоящий друг!

– А вот ты эгоист!

– Наверное! Но какой есть!

Вошел Смагин:

– Ну что, еще не закончили?

Ответил Тимохин:

– Закончили. А посему пойду я. Да, Сергей, после развода займусь тачкой. Проверю, помою, шины подкачаю. Но если что, буду в парке! А вот на совещание в 18-00 не приду. Объяснишь там, куда поехал, хорошо?

– Давай!

В 22-00 Тимохин поставил машину у телефонной станции, прошел в переговорный пункт. Протянул в единственное открытое окошко бланк телеграммы:

– Здравствуйте, у меня переговоры, я не опоздал?

В ответ услышал стандартное и безличное:

– Ожидайте!

Подумал, и почему почти на всех переговорных пунктах, какими он пользовался во многих городах страны, телефонистки вели себя так холодно, служебно. Ни тебе здравствуйте в ответ, ни улыбки, лишь это постоянное:

– Ожидайте!

Он присел на один из сбитых в ряд стульев. Стены переговорного пункта были расписаны так, словно и существовали лишь для того, чтобы каждый из посетителей непременно оставлял на них свою, не всегда цензурную надпись. На этот раз ждать долго старшему лейтенанту, одетому в летний гражданский костюм, не пришлось. Из динамика донесся отчего-то хриплый голос:

– Город, третья кабина!

Тимохин прошел в указанную кабину. Их всего здесь было три. Присел на неудобный расшатанный стул, прикрыл дверь, насколько это было возможно, поднял трубку старого черного телефона:

– Алло! Мама?

– Да, да! Здравствуй, Саша!

– Здравствуй, что-нибудь случилось?

– Нет, просто захотелось услышать голос сына! Я тебе три письма отправила, в ответ – тишина. Вот и решила вызвать на переговоры.

Александр солгал матери, чувствуя себя самым последним подлецом:

– Я писал, мам! На все письма ответил. А почему ты их не получила, не знаю!

– Ну, конечно, затерялись где-то!

– Я узнаю на почте!

– Саша! Я же тебя всю жизнь учила – врать плохо.

– Мам, оставим эту тему?

– Ладно! Все вы такие. Матери вам нужны, когда растете. А вырастете – разлетитесь кто куда и забываете родителей. Скажи мне, у тебя все нормально?

– У меня все хорошо, мама! Служу потихоньку, скоро должен повышение получить.

– Поздравляю. А перевестись поближе к дому нельзя?

– Ну зачем ты спрашиваешь, сама прекрасно знаешь ответ.

Мать Тимохина вздохнула:

– Плохо! Там рядом война. К нам в город часто гробы приходят. Тебя в Афганистан отправлять не собираются?

– Кому я там нужен, мам? Воюют боевые офицеры, а я тыловик, ремонтирую машины. Не беспокойся, Афганистан мне не светит.

– Ну и то слава Богу! Невесту еще не нашел?

– Если найду, ты первой об этом узнаешь!

– Значит, не нашел! Да и где в твоем Тепе эту невесту сыскать? В отпуск скоро приедешь?

– Не знаю! Зимой, наверное!

– У моей давней подруги дочка подросла. Красавица, умница, в институт поступила. Приедешь, познакомитесь!

Александр улыбнулся:

– А зачем, мам? Она что, поедет со мной в Кара-Тепе? Институт свой бросит?