Шрифт:
И лишь после смерти дяди Мики я узнал, что Юрий Ларин был не столько отважным контрабандистом или бойким журналистом, сколько одним из видных теоретиков партии. В прошлом, конечно.
— Знаете ли вы, в чем главная заслуга Мики? — спросил меня Игнатий Наумович Гранат. — Вы должны это хорошенько понять. Он был прекрасным ученым-экономистом. Еще в эмиграции во время Германской войны он написал книгу о том, как капитализм создает в военных условиях такие формы управления хозяйством страны, которые могут быть использованы и пролетариатом, когда он возьмет власть и понадобится наладить хозяйство, одновременно ведя войну. На эту брошюру обратил внимание Ленин. После революции он призвал Мику и сказал: «Ну, Ларин, теперь социализируйте!»
Может быть, и на самом деле произошло что-то похожее на рассказ старого Граната. В первые годы после революции Ларин действительно занимал какие-то крупные посты, и, говорят, Ленин даже доверял ему свою подпись. Но, видимо, альянс был недолог. Вскоре появились известные высказывания Ленина о том, что Ларину ничего нельзя поручать [47] . Может быть, хороший теоретик оказался, как это часто бывает, плохим практиком. И характер у него был неустойчивый.
Так или иначе, в последние годы жизни Ларин был в отставке, хотя и довольно почетной. Писал вместе с женой брошюры по рабочему и крестьянскому вопросам; их охотно печатали. Откликался, как я уже сказал, на текущие события памфлетами [48] .
47
Ларин был членом Президиума ВСНХ в 1917–1920 гг., фактически одним из тех, кто определял советскую экономическую политику. В 1921 г. один из создателей Госплана, член его Президиума. С 1922 г. отстранен от реального влияния на экономическую политику, хотя и избирался членом ВЦИК и ЦИК ряда созывов, был делегатом XIII и XIV съездов Коммунистической партии.
Ленин в начале 1920-х гг. неоднократно критически высказывался о Ларине, в свою очередь критиковавшем переход к новой экономической политике. Приведем некоторые высказывания Ленина из его выступления на XI съезде РКП (б) (март — апрель 1922 г.): «Фантазия есть качество величайшей ценности, но у тов. Ларина ее маленький избыток <…> т. Ларин пытался вести партию по неверному направлению <…> Мы не умеем за четыре года научиться такому делу, чтобы приставить полезного работника Ларина к настоящей полезной работе и отставить от той работы, в которой он против своей воли приносит вред <…> Кажется, довольно противоестественно: диктатура пролетариата, террористическая власть, победа над всеми армиями в мире, кроме победы над армией Ларина. Тут поражение полное! Возьмется всегда за то, за что браться не нужно» (Ленин В. И. Поли. собр. соч. М., 1964. Т. 45. С. 125, 126, 127).
48
См.: Вопросы крестьянского хозяйства (М., 1923); Итоги, пути, выводы новой экономической политики (М., 1923); Рост крестьянской общественности и ее основные задачи (М., 1925); Советская деревня. М., 1925; Экономика досоветской деревни (М.; Л., 1926); Частный капитал в СССР (М.; Л., 1927); Вопросы рабочей жизни (М.; Л., 1928) (с Е. Лариной); Алкоголизм и социализм. М., 1929; Евреи и антисемитизм в СССР (М.; Л., 1929); Жилище и быт. Жилищный вопрос в реконструктивный период (М., 1931).
Умер, едва достигнув пятидесяти лет, от воспаления легких.
— Гриша, зачем же ты был на вскрытии! Ведь и так тебе тяжело.
— Я, Надя, должен был увидеть, почему Мика не мог дышать.
Что ж, отец дал матери ответ, достойный врача и мужчины.
Зима 1932 года. В задернутом траурным крепом зале Моссовета звучит траурный марш Шопена — и я не могу не отметить про себя, как прекрасно исполняют, хоть мне, как и всем, не до этого в атмосфере гнетущей скорби. В центре зала — гроб с телом дяди Мики, потом — урна. Почему-то запомнились у гроба с красными повязками моя кузина Нина и ее муж Горовой.
— Хочешь в почетном карауле постоять?
Конечно, я хотел.
В крематории я почему-то помню, как Луначарский протянул руку, когда гроб начал опускаться, словно он опасался, чтобы тетя Лена не бросилась в этот люк.
На другой день — похороны на Красной площади, и Луначарский с трибуны Мавзолея говорит речь, которую трудно расслышать, — так резко отдается от здания ГУМа эхо. Траурная процессия направляется к Кремлю, но за несколько человек до меня конвой «отсекает» ей хвост.
— Да мы же родственники! Родственники! — отчетливо слышу и сейчас Джекин голос.
Ах, разве в этом дело!
Прошло восемь лет. На раскопках в Новгороде шел, как всегда, студенческий «треп». О том, о сем и, конечно, о каком-то очередном процессе «вредителей». Нет, никто не подвергал сомнению правомерность процесса, но, видимо, какие-то нотки в моем голосе не понравились нашему главному ортодоксу Мусе Гинзбургу.
— И твой Ларин вовремя умер, — сказал он раздраженно. — Быть бы ему на той же скамье!
Что ж, может быть Муся был и прав. Не спасло ли дядю Мику воспаление легких от мучений гораздо худших?
Может быть, не случайно наш мудрый Соломон причислил Ларина к лику репрессированных или, во всяком случае, «нежелательных».
Москва, июнь 1971 г. [49] .
Свойство
— Вы — Миша Рабинович? Мы, кажется, никогда не видались, а между тем — в дальнем родстве или в свойстве — так это называется? Я — Надя Иоффе.
49
На машинописи в этом месте сделана рукописная пометка: «P. S. Исправлено 10 марта 1989 г. в соответствии с публикациями Нюси». Речь идет о публикациях А. М. Лариной-Бухариной на страницах периодики во второй половине 1980-х гг. Отдельное издание: Ларина-Бухарина А. Незабываемое. М.: Изд-во АПН, 1989.
— Знаете, когда мне вас назвали, я тоже думал, что вижу вас впервые. А вот теперь, пока вы говорили, вспомнил, что раз в жизни видел вас. У вашего папы, на Леонтьевском. Хорошо помню, что вы были в синем платье, а волосы — черные, стриженые.
— Теперь, как видите, белые.
— Ну, это у нас у всех. И видимся, как Форсайты, преимущественно на похоронах. И сейчас бы не увиделись, если бы не эти печальные обстоятельства…
В тот грустный час похорон Люси Рабинович как-то вдруг ярко высветился в моей памяти новогодний день, что был почти за полвека до того.
— Первый день нового года. Всегда он проходит ужасно глупо, — сказала тогда, возвращаясь, тетя Лиза.
— Это потому, Лизочка, что тебе не удалось всласть натопаться дома, на кухне? Ничего! Отдохни хоть денек в году! — ответил папа.
А день действительно прошел хоть неглупо, но очень сумбурно — как в былые времена, когда делали праздничные визиты. С той лишь разницей, что ездили мы семейно — папа, тетя Лиза, тетя Вера — жена нашего дяди Миши и двое детей — мы с Витей. С утра папа взял нас и поехал на Малую Дмитровку к бабушке Фридерике Наумовне. Оттуда наш усиленный двумя тетками отряд двинулся к центру, в «Метрополь», к дяде Мике.