Хотя в основе произведения лежат дневниковые записи, которые изо дня в день вел Добрица Чосич, будучи политкомиссаром Расинского отряда, но это почти не ощущается в романе. Умелая композиция, отбор наиболее характерных фактов, типизация действующих лиц, — то есть творческое переосмысление всего виденного, сделали произведение Добрицы Чосича подлинно реалистическим.

Быть или не быть партизанскому отряду — партизанскому движению вообще — вот основной конфликт романа Добрицы Чосича. И этот конфликт автор решает не декларативно, а на судьбах своих героев. Высшей точкой в развитии этого конфликта был расстрел заместителя начальника отряда Гвоздена, возглавившего тех, кто готов был распустить отряд, ликвидировать движение. И как бы ни были велики вставшие перед отрядом трудности, которые заставили Гвоздена пойти по этому пути, расстрел его был вызван жизненной необходимостью, ибо надо было спасти отряд и тем сохранить веру у народа в окончательную победу над врагом. Это было сделано во имя подлинного гуманизма, утверждение которого на страницах романа не может не радовать передового читателя. И если нотка сомнения в справедливости этого акта и проскальзывает в романе, то мы все же не можем отказать автору в том художественном такте, благодаря которому эта нотка не зазвучала в полную силу.

Добрица Чосич — молодой писатель, но это ищущий и талантливый художник. Отдельные недостатки его первого произведения — неоправданный нигилизм по отношению к крестьянской массе, тяга к натуралистическим подробностям, порой излишняя психологизация и ряд более мелких погрешностей — могут быть легко преодолимы в процессе формирования писательского мастерства. О них можно было бы и не говорить, если бы новое большое произведение Добрицы Чосича «Корни», вышедшее в 1954 году и являющееся первой частью широко задуманной автором эпопеи о крестьянской жизни, не явилось в известной мере шагом назад, отказом от того большого реалистического искусства, которое с такой убедительностью раскрылось в первом произведении молодого писателя.

Роман «Солнце далеко» вышел в Югославии уже пятым изданием. Он переведен на венгерский, албанский и итальянский языки. Нет сомнения, что и советский читатель с интересом познакомится с этим произведением. Оно ему живо напомнит о совместной борьбе югославского и советского народов за мир и счастье людей.

Борис Всеволодов.

Моим боевым товарищам — бойцам Расинского партизанского отряда

Смеркалось. Уходил последний день декабря сорок второго года. Отряд партизан, человек сто, нестройной колонной медленно двигался по Гаврановой гряде Ястребца [1] , утопая в глубоком снегу; люди захлебывались в порывах ветра и вьюги.

Впереди, шагах в пятидесяти от колонны, шел командир — высокий, плечистый, в поношенной офицерской шинели. Правой рукой он сжимал ремень ручного пулемета, а левой загребал, словно лопатой, помогая себе преодолевать трудный путь; командир старался увеличить расстояние между собой и отрядом.

Выражение лица его было строгим и сосредоточенным. Снег облепил его густые брови, запорошил волосы, выбившиеся из-под пилотки, натянутой до самых ушей. Красивое лицо командира, усталое и постаревшее, в сгущавшихся сумерках, среди метели и ветра казалось еще старше; порой оно кривилось и морщилось, как у человека, который ведет долгий и мучительный разговор с самим собой.

Несколько дней назад немцы предприняли большое наступление на Ястребац. Части «альпийской» дивизии совместно с двумя полками болгар [2] и лётичевско-недичевскими отрядами [3] заняли все села в окрестной долине. Захватив дороги, ведущие в горы, они начали в разных направлениях прочесывать Ястребац, разыскивая партизан, атакуя их и преследуя. В первых же боях партизаны израсходовали почти все боеприпасы, потеряли несколько человек убитыми, и теперь, измученные голодом и морозом, унося с собой с десяток раненых, они бежали, скрываясь в лесу. Ежедневные мелкие поражения поколебали боевой дух отряда… Сегодня на заре партизаны столкнулись с большой группой немцев и теперь, избегая дневных боев, отступали все глубже и глубже в горы. Весь день немцы упорно преследовали их по пятам, то поливая пулеметным огнем арьергард, то коварно замолкая.

Зловещая тишина мучила командира. День и ночь, ежечасно эту тишину нарушала стрельба. Атаки следовали одна за другой. Не успеют подсохнуть и смерзнуться мокрые повязки на ранах, как новые потоки крови заливают рубахи партизан. Колонна идет все медленней и медленней. Кровь вытекает тихо, неслышно, силы все убывают, но нужно идти, быстрей идти. А куда — неизвестно! За каждой грядой — засада, каждый бук — вражеский солдат, каждый поток — братская могила! Снег идет только затем, чтобы быстрей засыпать мертвецов. Метель стала могильщиком. Куда же идти? В тишину? А тишины нет. Скоро ночь. Но и ночь не несет тишины. И ничего нет страшнее тишины. Пусть уж лучше стреляют, все время стреляют!

Командир торопливо идет впереди колонны, словно стремясь убежать от нее, от неизвестности, от этой тишины, наполненной снежными вихрями и немолчным, однообразным воем ветра. Иногда ему кажется, что обессиленная, изголодавшаяся и израненная колонна, ползущая за ним по лесу, вдруг собьется в кучу возле буков и заснет в снегу и тут ее растерзают преследователи и засыплет метель. Проваливаясь по пояс в сугробы, он спотыкается и стонет, как будто, ускоряя шаг и отрываясь от колонны, он тащит ее за собой.

— Эй, Уча! Потише, ради бога, — крикнул кто-то из колонны, и сквозь ветер послышалось невнятное бормотанье.

Командир оглянулся и возвратился к отряду.

— Ну чего там? Чего кричите? Почему так ползете? Может, хотите, чтобы я вас на своей спине тащил? — раздраженно заговорил Уча и посмотрел на горный хребет, серые очертания которого виднелись сквозь редкие верхушки буков.

— Что злишься? Видишь — раненые разорвали колонну! — угрюмо ответил его заместитель Гвозден — маленький, коренастый человек с розовым плоским лицом и зелеными глазами, быстро моргавшими на ветру.