— Да-да, конечно, Алексей Иванович, — суетливо закивал головой студент. — В понедельник буду у вас!

— Засим позвольте откланяться.

Шумилов поднялся и вышел на свежий воздух. Неприятное чувство бередило душу, было беспокойно и муторно, словно застал хорошего знакомого за гнусным занятием. К Бергеру идти уже не хотелось, но Алексей Иванович внутренне встряхнулся, сказав магическое слово «надо», и отправился по Малой Морской в сторону Сенатской площади.

Он успел как раз вовремя — ротмистр, видимо, собирался уходить. Стоя в наброшенном на плечи кашемировом пальто перед большим зеркалом в прихожей, он поправлял шелковое кашне. Штатское платье сидело на его подтянутой фигуре столь же безупречно, как, должно быть, сидел мундир. Шумилов представился. Ротмистр коротко и серьезно взглянул на его отражение в зеркале, энергично обернулся и спросил глубоким баритоном:

— Чем могу служить?

Шумилов сообразил, что пришел не совсем удачно. Но отступать было некуда. Впрочем, лучше всего предоставить свидетелю выбор — опоздание на встречу, беседу на ходу или завтрашний визит в прокуратуру.

— Не хочу вас задерживать, Михаил Христофорович, но я должен задать вам пару вопросов. Если вы торопитесь, то можно поговорить и после, в прокуратуре.

— Я действительно спешу в театр… Мы можем поговорить по дороге?

У парадной ждала коляска.

— Я в связи со смертью сына вашего патрона, полковника Прознанского. Как случилось, что именно вы привезли его гувернантку утром в день смерти Николая?

— Да очень просто. В то утро я как обычно в восемь сорок пять заехал за полковником, а у них трагедия, стенания — сын умер. Дмитрий Павлович на службу не поехал, дал мне указания, а сам остался с семьей. А мадемуазель Мариэтту я встретил на Невском, у Аничкова моста. Я остановил экипаж, окликнул ее и сообщил новость.

— И как она отреагировала?

— Ужасно, я даже не предполагал такого. У нее глаза остекленели, остановились. Я испугался, взял ее за руку, а она стала падать на землю. Я подхватил ее, стал что-то говорить, не помню уже что, а она никак не реагировала, просто смотрела сквозь меня сухими глазами. Это потом уже ее прорвало, в экипаже, она разрыдалась так, что смотреть было жалко. Ну, не мог же я ее так оставить? Повернул назад, привез к Прознанским, а потом поехал на службу.

— Скажите, Михаил Христофорович, а вы хорошо ее знали?

— Не то, чтобы хорошо, однако давно. Познакомились тому уже года с два. Виделся регулярно в доме полковника. Однажды чай пили втроем в кабинете Дмитрия Павловича. Она интересная женщина, образованная, смешливая. И речь такая занятная…

— А как по-вашему, в нее можно влюбиться?

— Хм, влюбиться? А вы спросите об этом самого себя, Алексей Иванович, — нашелся ротмистр. — Странный у вас ход мыслей, однако. Меня-то вы почему об этом спрашиваете?

— Скажите, Михаил Христофорович, вы в последнее время не чувствовали, что за вами кто-то наблюдает или следует по улицам, когда вы сопровождали полковника?

— Сопровождать господина полковника и обеспечивать его безопасность — моя прямая и главная обязанность. Неужели вы думаете, что я допустил бы такую оплошность — не заметил слежку? И не предпринял бы надлежащие меры? Кроме того, замечу, что охрана такого человека, как полковник Прознанский, обеспечивается усилиями отнюдь не одного человека.

— А он нуждается в охране? Скажем иначе, для карбонариев он мог бы представить интерес, как объект террора?

— Железные дороги Российской Империи и принадлежащая им полоса отчуждения в смысле их охраны и поддержания порядка находятся в исключительном ведении корпуса жандармов. В силу своего служебного положения полковник Прознанский отвечает в том числе и за Царскосельскую железную дорогу, связывающую столицу Империи с летними резиденциями Государя Императора и высших сановников. Без ведома полковника Прознанского ни Третье отделение, ни дворцовая полиция не могут работать на Царскосельской железной дороге. Он — высшее должностное лицо, отвечающее за личную безопасность самых значительных лиц империи во время их проезда по этой дороге. Он как никто другой информирован о методах охраны и конкретных мероприятиях, проводимых во время таких поездок. Нетрудно догадаться, что полковник может попасть в список лиц, с точки зрения наших карбонариев, подходящих для акций устрашения, — отчеканил Бергер, точно с листа прочел.

— А в доме у Прознанских не заводила ли молодежь разговора о каких-либо антиправительственных настроениях?

— Да Бог с вами! На таких людях, как Дмитрий Павлович, держится Отечество. Он и семейство свое воспитывает в патриотическом духе. Конечно, сын студент, а в нынешнем столичном университете много всякого мусора обретается, но таким вход в дом Прознанских был заказан, это точно.

Они приехали. Театральная площадь была запружена экипажами, освещенный подъезд притягивал взгляды. Под козырьком у входа толпилась нарядная публика.

— Михаил Христофорыч, я прошу вас завтра к обеду собственноручно написать все, что вы мне сейчас рассказали, а я пришлю к вам своего курьера, чтоб вас не гонять ради протокола в прокуратуру. Согласны?

— А вдруг вас не устроит мой стиль и слог? — иронично ответил вопросом на вопрос Бергер.

— А вы постарайтесь, чтобы устроил, — парировал Шумилов. — Будьте обстоятельны, точны в мелочах. Иначе мне придется вызывать вас официально.

— Я понял, Алексей Иванович. Завтра к полудню я жду вашего курьера.